Кто имеет право писать о живописи?

Сложно ли писать о культуре? Надо ли писать о культуре? Кто вообще имеет право о ней писать? Я ставлю вопросы не относительно новостных материалов, вроде «в музее имени Врубеля открылась выставка», или «в театре драмы культовый режиссер поставил спектакль». А о материалах с налетом аналитики и оценочного мнения. Имею ли я право написать, что Никита Поздняков не только приятный парень, но и его живопись такая или сякая?

На эти размышления меня подтолкнул обычный комментарий в ФБ не совсем обычного человека – зампреда правительства Омской области Владимира Компанейщикова. За этим чиновником, как мне кажется, уже давно вился шлейф некоей нестандартности и «прочь условности». И, наверно, все началось с того, что он пришел на выходное мероприятие в футболке от известнейшего художника Дамира Муратова. И немало людей в этот момент подумали – да это свой парень. Случайный человек футболку с «Соединенными штатами Сибири» не наденет, да еще человек, живущий под камерами и острыми перьями омских СМИ. А что касается личной страницы Владимира Борисовича на ФБ, то там он выложил фотографию картины известной грузинской художницы Нино Чакветадзе. Учитывая, что мне нравится трепетность и изящность ее работ, я не могла не оставить комментарий по поводу ее творчества. И Владимир Борисович в ответ закономерно посетовал, что в омских СМИ чаще пишут, кто в чем одет, чем выражают подобные мнения.

И я задумалась. Безусловно, областной чиновник прав. Мы предпочитаем писать чаще на светскую тему, чем анализировать чье-то искусство. Но вопрос в том – а имеем ли мы право брать ответственность за свое мнение о чьем-то искусстве? Ответ – скорее нет, чем да. Поясню на самых популярных видах искусства – музыка, живопись, кино и театр.

Кино и театр, безусловно, разные вещи, но их можно рассматривать в одной плоскости. Есть перформансы, но есть и арт-хаус. Есть классические постановки – есть и классические жанры. В сцене и на экране есть две крупных составляющих – визуальное оформление и, грубо говоря, послание – что же автор, режиссер и куча актеров хотели нам рассказать.

на фото: Кадр из фильма «Реквием по мечте»

С визуальной составляющей дело чуть проще. По крайней мере, мы понимаем, когда взгляду комфортно. Это жуткий минимум, ведь для оценки сценографии и художеств по костюмам нужен свой профессионализм. А что касается послания – тут все намного и намного сложнее. Возьмем, к примеру, прекрасный фильм Даррена Аронофски «Реквием по мечте». Что скажет большинство зрителей? Что это кино про наркоманов. Люди, опомнитесь! Какие наркоманы!? Кино про наркоманов – это социальные ролики и документальные ленты. А «Реквием по мечте» - это фильм-реквием по мечте. Из названия же все понятно. А наркомания – лишь фон, способ,  инструмент наглядно продемонстрировать, как можно уничтожить свою судьбу. И это не пропаганда наркомании, а возглас Господа: «Люди, пожалуйста, берегите мечту, не извращайте ее, не калечьте, не убивайте, иначе погибните сами». То же самое касается омского спектакля «Хоровод», где пропагандируется не прелюбодеяние, а показывается обратная сторона, казалось бы, развеселой жизни. А обратная сторона – это унижение, падение, разочарование, боль. А что касается пропаганды? Лично меня никакой фильм, например, о жестоком обращении с родителями не заставит жестоко обращаться с родителями. Спектакль о плохом отношении к брату не заставит меня меньше ценить моего брата. И так далее. А вот задуматься, к чему приводит такое поведение – определенно, кино и театральное искусство заставляет. Изменишь ты – изменят тебе, будешь непотребно себя вести – к тебе будут относиться соответствующе.

На театр и кино неизменно пишутся рецензии. Это если серьезный подход. Но, к сожалению, СМИ полнятся не рецензиями, а очерками в стиле «фильм так себе» или «ой, Аль Пачино как обычно красавчик», даже если он совсем там не красавчик, но так принято говорить. В федеральных изданиях о кино пишут признанные спецы в кино или те, кто действительно в нем разбирается. О театре – так же. Пока ты не поймешь, почему в «Сирано де Бержераке» во втором действии героиня одета в красное – ты не можешь написать грамотную рецензию. Пока ты не поймешь, почему героиня картины «Побудь в моей шкуре» становится под навес на остановке – ты не поймешь ее преображения и опять же не сможешь написать грамотную рецензию. Но в регионах пишут, и это пыль в пустоту, и лучше бы не писали, или на крайний случай не называли рецензией.

на фото: кадр со спектакля «Сирано де Бержерак»

Тех, кто действительно может донести верную мысль до читателя, в Омске немного. Но это все известные в узких кругах имена. Я очень любила читать Ольгу Емельянову из АиФ или Павла Креслинга из «Вечернего Омска». С последним мы вместе учились в Школе театрального критика и вместе ходили в кино на что-нибудь «вкусненькое». Рецензии пишут Лена Щетинина, Анна Зернова, Елена Мамонтова (это уже ранг выше), Екатерина Барановская (тоже ранг выше), ну и я пишу тоже. Я хочу сказать, что эти материалы – не частое явление, но они есть. И, конечно, они появляются реже, чем «кто в чем одет», но и спектакли/фильмы для скрупулезного анализа тоже идут не каждый день.

Что касается живописи, тут гораздо сложнее. Если режиссер и сценарист знают четко послание, которое они зашифровывают, то художникам на послание в их картинах… я давно уяснила, что художники просто пишут. Что хотят и без задних мыслей. И это твоя проблема – понравится тебе или нет. Но другой вопрос – как рецензировать картину или живопись мастера в целом, и опять же – кто имеет право.

Скажем сразу, о живописи не пишет НИКТО, кроме искусствоведов. И это более чем логично. Потому что мало того, что мы, обычные зрители, оценим самобытность и некую безысходность в картинах Позднякова, но никогда мы не сможем проанализировать его технику –  нова она или Никита скопировал методы благословенного Ван Гога. Стоит сказать больше, журналисты никогда не рисковали этого делать. Возьмем два примера. Появление импрессионизма во Франции и появление ЭХО (экспериментально-художественное объединение) в Омске.

И в том и в другом случае немалую долю в популяризации новых направлений внесли журналисты. Но в каком виде подавалась информация? В первом случае с импрессионистами был скандал, который подогревала местная пресса. Обнаглевшие художники посмели отойти от канонов и, о ужас, изобразили купальщицу обнаженную среди мужчин. Более того, нарушены законы физики на полотне, а у других обнаглевших вообще нет четкой картинки. Примерно на эту тему мусолились статьи в то время, а импрессионисты отвоевывали свою территорию. Да, пресса писала о скандале, а не о том, что началась новая эпоха в живописи, хоть это и витало в воздухе.

на фото: «Завтрак на траве» Эдуард Мане, 1862 год

Омский пример – ЭХО. Та же история. Художникам надоело писать картины, как требовал Союз, и они организовали протестный кружок. Мол, ребята, вы там в Союзе не пупы Вселенной, мы можем не хуже, а может, и круче. И снова – журналисты писали о чем-то новом в скучном мире живописцев, о противостоянии, интригах и расследовании. Плюс ЭХОвцы оказались харизматичными ребятами, сексуальными и нетерпимыми, что придавало пикантности кистевому фронту.

А вот анализировать предстояло искусствоведам.

Приведу пример из собственной жизни. Мои родители окончили худграф, мама проработала 17 лет художником драмтеатра, папа – стал самостоятельным творцом и состоял в том самом ЭХО. Говорят, у него уникальная техника, я, к сожалению, ничего в этом не понимаю. Дедушка любит рисовать, с детства он показывал мне альбомы по живописи, гигантские каталоги и фотографии репродукций мировых гениев. Я пробовала рисовать, но безуспешно. После 25 лет я изучала историю живописи под руководством Галины Чербы. Провела очень много времени с Дамиром Муратовым, постигая  бесконечные грани современного искусства. Кстати, Дамир мне тогда ответил на вопрос, как разбираться в живописи. Ответ – нужно увидеть миллион картин. Не знаю, увидела ли я свой миллион, но вот что вышло. Я могу ответить в комментариях на ФБ, могу бесконечно на кухне рассказывать, как же мне нравятся врубелевские белила или босховская агрессия, как меня впечатляет Ван Гог и как я равнодушна к Кандинскому. Причем я буду аргументировать, говорить о цвете, о фактуре, о самобытности или, наоборот, о пошлости. Но никто не заставит меня то же самое написать в СМИ, пользуясь, так сказать, служебным положением. У меня просто нет на это права. Один раз за все время работы в культурной журналистике я позволила себе несколько предложений оценочного характера относительно живописца, и, не надо смеяться, но в этот момент я ощущала гигантскую и опасную ответственность за свои слова. У меня было ощущение, что я преступница. Больше эксперимент не повторялся.

В этом и смысл - журналист по культуре, пишущий рецензии и жаждущий видеть все больше картин, ответственен за свои слова. Я не отрекусь от своих резолюций, что спектакль «Казимир и Каролина» был нелеп и беден, а корень пьесы не передан, и не  отрекусь от того, что Денис Солнцев – Художник по свету с большой буквы, и его светопись не просто украшает постановку.

Что касается музыки, тут я думаю, всё понятно. Оценщиков нет совсем, есть благодарные слушатели. Проанализировать Шопена или Листа? Нет. Проанализировать, хорошо ли играют музыканты омской филармонии? Да ни в коем случае. Остается переписывать релизы, где умные люди сказали за нас, и делать фотореп – кто во что одет.