Сибирский художник Дамир Муратов

Есть такое самодостаточное явление – сибирская культура. Оно не вторично по отношению ни к чему. Можно сколько угодно обусловливать этот феномен сложным этнокультурным взаимодействием, говорить о «сибирском плавильном котле цивилизаций», и это будет правдой, но объясняющей сибирское мироощущение только внешне. А у этого явления, кроме чисто внешней, обращенной к зрителю стороны, от Тобольского кремля до особенностей вышивки на татарских сапогах или бисера на шаманском бубне, есть глубокая и пока практически неисследованная метафизика. А ведь именно метафизика явления делает сибирское искусство уникальным. Как, впрочем, и любое искусство. Может, это вообще универсальный критерий, позволяющий отличать искусство от ремесла – степень метафизического воздействия. Так вот, жить и выжить в непригодной для жизни Сибири было, а во многом и сейчас остается искусством.

Вот уж сколько писано-переписано об особом сибирском характере с этими набившими оскомину «широтами», «щедростями», «упорствами»! Но представляется, что и этот специфический менталитет обусловлен исключительно трудными условиями выживания. Наша природа сурова, расстояния безграничны, грехи тяжки, а снисходительность и взаимотерпимость обусловлены не каким-то особенным добротолюбием сибиряков: просто без сострадания к ближнему в Сибири околеть гораздо проще, чем в других обласканных Богом местах. Поэтому здесь все и уживается – от христианской истовости до буддийского равнодушия. Как хочется сказать, что все это уживается на полотнах Дамира Муратова, вот, собственно, и сказал... То, что он пишет, очень ассоциативно, и это очень сибирские ассоциации, это не этнография, это препарирование этнографии кистью. Вскрытие в поисках сути, хотя хочется сказать, – души.

«Все засыпет хвоей наших кедров», что – «все», написано на десяти больших листах гофрокартона. Ловишь себя на желании рассказать, какие они, эти работы, значит с преамбулой надо заканчивать. Путь говорят художник и его картины, а специальный корреспондент «СуперОмска» Сергей Прудников ограничивается вопросами.

Вопрос: Вновь Сибирь на полотнах, персонификация Сибири как мотив для творчества. Это, допустим, мотив, а что послужило поводом?

– «Все засыпет хвоей наших кедров» – вначале родилось название.

Вопрос: Вначале было слово?

– Да, как обычно.

Вопрос: Почему работ именно десять?

– На столько хватило картона, подрамников и сил (маэстро принимается иронизировать). Понимаете, Сергей, любая работа требует огромных духовных затрат (на эту реплику интервьюер отвечает смехом – маэстро доволен).

Вопрос: Художники, как поэты в стихотворении Блока, «странный народ», как живется «странному народу» в мире, ставшем до «не могу» функциональным? В социуме, который и без того-то недолюбливает любую странность, а уж нынче? Как живется несистемным людям в условиях жесткой системы, потому что жестче системы, построенной на корысти, и быть ничего не может?

– Главное – по максимуму оградить себя от системы, сделать так, чтобы система не мешала. Преимущество художника в том, что он самодостаточен.

Вопрос: Самодостаточность хороша, но есть, пить, кормить жену и детей все равно надо, это такой народ, что самодостаточностью не питается. Поэтому как-то «доить» систему все одно приходится?

– Меня как-то спросили: «А на что жить художнику?» В ответ я предложил показать мне хотя бы одну могилу современного художника, который умер от голода. На самом деле искусством прожить можно, все зависит от того, сколько денег нужно конкретному человеку.

Вопрос: Глазунов и Шилов себя в потребностях не ограничивают, и живут твои коллеги вроде совсем неплохо?

– Коллеги (смеется)! Это мои друзья, хотелось бы сказать. Да нет у меня иллюзий на этот счет, они живут хорошо, и я – хорошо! У каждого свое «хорошо», мы все дышим этим воздухом, нам хватает места на земле. А вообще я не парюсь над этими темами «плохо-хорошо», мы сейчас живем в принципе нормально и все.

Вопрос: Ладно, разговоры о «плохо-хорошо» всегда заканчиваются «неплохо». К другим темам. В советское время был соцреализм – эдакий мейнстрим советского искусства, политически одобренного, финансово поддержанного, в башку пропагандистки вбиваемого, был андеграунд гонимый, сажаемый, Западом поддержанный. На сломе эпох андеграунд вроде бы должен стать мейнстримом, но как-то не получилось, у гонимых не было в запасе по-настоящему большого проекта. Что сегодня представляет из себя мейнстрим российской живописи, если он существует в природе?

– Мейнстрим есть, например, в Москве или Питере.

Вопрос: Кто его определяет?

– Некие институции: Московский музей современного искусства, например, галереи, фонды, которые так или иначе поддерживают живописцев. Но современное искусство выходит за пределы традиционных столиц и активно развивается, например, в Перми. Художники из этого города выставляются на различных биеннале, триеннале, так что мейнстрим есть и даже не только в Москве.

Вопрос: Есть «генеральная линия», значит есть и андеграунд?

– Ну если только группа «Война» (арт-группа «Война» отличилась изображением на Литейном мосту в Петербурге гигантского мужского детородного органа. При разводе моста это произведение искусства предстало перед зрителями во всей своей мощи. За это Минкульт РФ номинировал арт-группу на премию «Инновация»). Это анархисты, значит, по определению в андеграунде.

Вопрос: Что в дуумвирате двух «и» – идеология-искусство – первично: искусство формирует идеологию или становится ее, идеологии, инструментом, как это было в СССР?

– Вообще-то я не разделяю искусство на советское и постсоветское. Понятно, был советский заказ, но это, скорее, контекст существования искусства, что-то вроде картин «Опять двойка», «Будущие летчики» – это то, что нас окружало, но есть ведь еще и искусство. Время стирает идеологическую пыль, и остается только подлинное. Идеологический заказ забывается, остается произведение. Мы смотрим на картины Энди Уорхолла (американец словацкого происхождения, настоящее имя Андрей Вархола), понимаем, что это поп-арт, или смотрим «Гернику» и понимаем, что это кубизм, но время сотрет «измы» и оставит картины.

Вопрос: К какому «изму» ты бы отнес творчество Дамира Муратова?

– На меня много чего повлияло и, наверно, еще повлияет, на пути к себе приходится кому-то кланяться, мы не одни на этой земле. Я вообще все люблю искусство, когда это искусство. Все, что содержит в себе эти знаки настоящего – я приветствую. От Венеры эпохи неолита до Дэмиена Херста.

Вопрос: Так искусство создает символы эпохи или проявляет их, делает читаемыми?

– Я думаю, все-таки создает. Если бы было наоборот, то художник бы следовал за эпохой, а художник, как творец, опережает время.

Вопрос: Идеальная картинка получается! Но ведь отнюдь не сегодня началось, что паблисити самому расталантливому художнику создают дельцы от искусства. Хрестоматийный пример одноухого Ван-Гога. На сколько художник становится коммерческим проектом такого вот дельца?

– В процентном отношении не скажу, не знаю. На своей шкуре я этого еще не почувствовал, я не работаю с галереями, а только выставляюсь в них. Это разные вещи. Для существования галериста нужен не только художник, но и потребитель искусства. Это безоценочно, это данность. Искусство будет востребовано только тогда, когда появятся излишки, у населения появятся излишки: времени, денег, комфорта. Искусство – это десерт для достаточно сытого общества. Будет получать житель Омской области полторы тысячи евро, как водитель трамвая в Лондоне, и у искусства появится постоянный потребитель. Но при условии, что этот потенциальный потребитель искусства не будет при высокой зарплате работать на износ. Вот тогда ему понадобится культура. Искусство развивается в сытых и самодостаточных странах. Ну и еще в тоталитарных государствах, в которых искусство – инструмент идеологии. Вот есть искусство Северной Кореи, мир с ним мало знаком, но для среднего северокорейца – это же является искусством.

Вопрос: От КНДР к Омску. Вот, например, про Пермь ты упомянул комплиментарно, а на каком месте Омск с позиций, так скажем, эстетического «движняка»?

– Ну, Сергей, Омск стоит отдельно, так стоит, что нас все перепрыгивают. Почему такая оценка? Не знаю, может, рефлексия по юности, когда Омск был закрытым городом, новое поступало к нам медленно и трудно, и мы эту рефлексию до сих пор тащим. Когда-то такую «отсталость» я воспринимал болезненно, теперь – нет. Омск – фронт культурного сопротивления (смеется). Ну, куда-то мы не вписываемся, а может, и слава Богу...

Вопрос: Дамир, если не понравится, пошлешь «вопросанта» подальше. Тебе свойственно тщеславие? И вообще художнику нужна слава?

– (Дамир начинает отвечать с почти былинными интонациями) Есть, Сергей, такая теза: художник должен работать для славы, бизнесмен – для денег, политик – для власти, главное – этого не смешивать. Самое главное – не смешивать эти цели, иначе получится бардак. Такой вот антиэклектический закон несмешения!