Он Путина видел, и это не единственное достоинство писателя Захара Прилепина. Еще он написал несколько отличных романов, последний из которых – «Черная обезьяна» – был удостоен премии «Национальный бестселлер». Само награждение Прилепина серьезной литературной премией – это уже акт признания таланта, причем со стороны людей, мягко говоря, конъюнктурных. Литературное явление «Прилепин» не вписано в мейнстрим, но, похоже, он даже и не подозревает о своей инаковости. Он просто такой и есть – колючий, неудобный, раздражающий. Читая его романы, понимаешь, что такой задачи – понравиться читателю – он перед собой и не ставит. Он просто говорит, что думает и видит. В его произведениях брутальная правдивость Лимонова органично смешана с запредельным прохановским мистицизмом. И вместе с тем он нисколько не вторичен – он уникален, как и всякий хороший беллетрист. Странное свойство настоящей русской литературы – страна начинает жить по предложенной писателем парадигме. В этом трагедия и утешение. Трагедия в том, что ни один из великих русских писателей так и не предрек нам спокойствия и процветания. Утешение в том, что придуманная, пропетая, а иногда и пропитая Россия так навсегда и останется в мире (если не как географическая единица, то как миф, легенда или недостижимая для остальных мечта). «СуперОмск» публикует интервью, которое Захар Прилепин дал федеральному информагентству «Клуб Регионов». Кстати, у лауреата нет и тени снобизма, это один из немногих случаев в российской журналистике, когда интервью становится полноценным диалогом.
Вопрос: Захар Прилепин – создатель эсхатологичных романов, чадолюбивый отец и оптимистичный человек, нацбол и противник режима, респектабельный беллетрист, приглашаемый к Путину. В какой из этих ипостасей вы настоящий?
Захар Прилепин: Это не взаимоисключающие вещи. Что такое мир? Это ужас без конца или, возможно, ужасный конец. И простое человеческое счастье вполне может уживаться с этим ужасом, быть в нем. Это сосуществует в пределах одного человека. Я вполне отдаю себе отчет в том, что живу в стране, которая может вскоре исчезнуть как географическая единица, но сам себя я чувствую прекрасно! Всего, чего я хотел добиться в жизни, я уже добился, единственная моя печаль – это печаль о моей стране, но ведь не ходить же теперь с посыпанной пеплом головой, заплаканным лицом и при этом приговаривать: «Черт возьми! Матушка-Россия пропадает!» Бодрее надо смотреть на эту жизнь. Есть такой призыв у моих однопартийцев – «Да, смерть!». Этот призыв не к суицидам массовым зовет, а к абсолютному жизнелюбию, к мирооправданию.
Вопрос: Жизнерадостная смерть? Концепт, прямо скажем, оригинальный. В таком свете эсхатология ваших романов приобретает совершенно новый смысл. В этой связи, какой прогноз для России может сделать Прилепин – жизнерадостный человек и сосуществующий с ним эсхатологичный писатель Прилепин? Чем закончится для нас мозаичная эпоха управляемых кризисов?
Захар Прилепин: Вы задали очень точный вопрос. Парадокс в том, что мир действительно стал мозаичен. Составить точную картину мира, верное представление о нем почти невозможно. Мы знаем все больше и больше о все меньшем и меньшем. Конечно, делать прогнозы, как Павел Глоба, я не буду, но вот одно непреходящее ощущение у меня есть. Оно таково: в России осталась только одна рациональная категория – это русское чудо. Вот в него я искренне верю и на него уповаю, потому что все остальные мои представления о действительности не столь радужны. И это происходит от того, что в России мы имеем дело с властью, у которой существование и представления о будущем с Россией никак не связаны. Они не какие-то ненавистники или враги России, нет, у них просто другой вектор приложения сил. Этот вектор как-то не совпадает с вектором существования России как таковой…
...в России мы имеем дело с властью, у которой существование и представления о будущем с Россией никак не связаны.
Вопрос: По-вашему, получается, что Россия для власти – это место трудной работы? А место для жизни в другой, благополучной и комфортной стране? Как у шахтеров – работать и умирать в шахте допустимо, а вот жить нужно на поверхности?
Захар Прилепин: Я абсолютно с вами согласен! Если бы я или мой соратник по партии стал когда-нибудь президентом России, то первый закон, который бы я инициировал, был о том, что дети, внуки, жены и прочая родня власть предержащих должна в России учиться, лечиться, служить в армии и так далее. «Властные» дети обязаны разделять судьбу страны, которой управляют их родители.
Вопрос: В продолжение детской темы. В вашем романе «Черная обезьяна» дети становятся главными носителями зла. Зла неосознанного, у них просто отсутствует такая этическая категория – зло. В другом вашем романе «Санькя» подростки, молодежь – это главные носители бескомпромиссного добра. Как, если абстрагироваться от литературных гипербол, вы оцениваете сегодняшнюю молодежь, какой она вам видится? Она больше какая – из «Обезьяны» или «Саньки»?
Захар Прилепин: Идеи в башку молодежи засовывает само время. Моя теща называла это поколение – поколение Маугли. Это дети, живущие безо всякой связи с семьей, с настоящими идеями, с подлинным воспитанием. Все, что их окружает, – это «квази»: идеи, мысли, воспитание. Молодые люди были и в девяностые, и в нулевые развращены всем существом, всем наполнением нашего бытия. Ни одна нравственная константа в нашем теперешнем обществе не воспринимается всерьез. Произносить такие слова, как честь, долг, Родина, искренне – это моветон. А вот пойти за приз в виде дешевого мобильника на какой-то митинг и там топтать портреты людей, о которых даже ничего не знаешь, – это нормально. Такие вот предложенные детям правила игры! А если учесть, что дети развращаются очень быстро, быстрее, чем взрослые, и уберечь детей от этого разврата просто некому – институт семьи практически разрушен… Родители работают, в отличие от плохих или хороших, неважно, советских времен, как правило, от рассвета до заката. Вот наши дети и остаются один на один с телевизором, компьютером и жизнью, в которой пока мало чего понимают. Забегались мы, взрослые, вот и выросло, что выросло. И чудовищные черты есть у нового поколения – конформизм, например, но есть ведь, есть и прекрасные, их бы взрослым в верное русло направить… Вот есть сегодня у молодежи такое замечательное свойство – они быстро встраиваются в любую среду – социальную, культурную, любую. В Нью-Йорке, Париже, Лондоне – они мгновенно становятся своими. Если бы наш класс 1991 года выпуска высадили бы в Париже – мы бы там потерялись мгновенно, а современные школьники – нет!
Если бы я стал когда-нибудь президентом России, то первый закон, который бы я инициировал, был о том, что дети, внуки, жены и прочая родня власть предержащих должна в России учиться, лечиться, служить в армии.
Вопрос: Но эта способность к мгновенной адаптации разве не опасна возможностью потерять себя? Как, вынужденно мимикрируя, сохранить свои – мировоззрение, язык, душу? Прибегнуть к апробированному рецепту: «моя Родина – это великая русская литература»? Но ведь и литература сегодня измеряется проданными тиражами?
Захар Прилепин: Да нет, все не так мрачно. И не думаю я, что кто-то всерьез говорит, что Дашкова со всеми ее тиражами, к примеру, – это великий русский писатель, и ориентируется на ее мнение или к этому мнению прислушивается. Я ничего подобного не слышал, например, о своем знакомце Сергее Минаеве. Никто не говорил, что Минаев – это будущее русской литературы. У нас с иерархией по-прежнему все в порядке, если кто-то хоть немного смыслит в литературе, то понимает, что великие писатели – это Валентин Распутин и Андрей Битов, что Эдуард Лимонов – это крупнейшая литературная величина. Что и Дмитрий Быков, как бы мы к нему ни относились, – очевидная литературная величина. Вот у этих писателей тиражи, может, и меньше, чем у, не буду говорить у кого, но это писатели, а не …, не буду говорить, кто – нет! Поэтому ничего страшного не происходит. Был в советское время золотой век русской литературы, когда не соцреализм, не «совпис» ее определяли, а Белов, Распутин, Шукшин! Тогда и массовая литература, Стругацкие, Юлиан Семенов, например, была высочайшего уровня. Многие романы Семенова просто классические! Сегодня плохо то, что из провинции, из мелких райцентров уходят серьезные литературные журналы, крупные книжные магазины – там сложнее разобраться в процессе. По телевизору-то нормальных писателей практически не показывают.
Вопрос: Да, телевизор действительно стал для многих единственным источником, формирующим литературные, политические и прочие представления. Газету, кажущуюся местной власти крамольной, можно попросту запретить продавать, и все – любого события не было, если его не показали по «ящику»… Это кому-нибудь нужно, чтобы единственным окном в мир для провинции оставался телевизор? Старшее-то поколение в интернете не сидит.
Захар Прилепин: Я не знаю, с кого за это спрашивать – с сетей распространения или с местных властей. А может, «Литературку» или «Завтра» просто не покупали. Но это тоже не повод от них отказываться. Планку надо задавать все равно высокую, если угодно навязывать интерес к серьезному. Пусть покупают «Спид-Инфо» или «Комсомолку», но и газета «Завтра» должна лежать в каждом киоске, слишком серьезные проблемы это издательство поднимает.
Вопрос: Слишком у вас «незападное» представление об успешности. А ведь способ измерять успех деньгами – краеугольный камень протестантской этики: богат – значит, любим Богом. Такие представления, и не без успеха, нам навязывают уже не одно десятилетие. Правда, в некоторых клише уже разочаровались сами «учителя России», Меркель и Кэмерон признали крах так долго лелеянного на Западе мультикультурализма. Насколько осторожными нам следует быть с «забугорными» рецептами счастья?
Захар Прилепин: Мультикультурализм, толерантность и прочие западные фантики… Нам нужно понять, что в России есть проверенные, тысячелетние представления об организации общества и государства. Они называются – русский империализм. Он работал сотни лет, вот его и надо изучать. Европа, несмотря на весь свой консерватизм и снобизм, девушка все-таки падкая. Воспылала толерантностью и начала вагонами и баржами завозить к себе людей, которых до этого веками истребляла. Но мы-то никого не истребляли, у нас и комплекса вины нет и не должно быть. С кем мы жили веками, с теми и будем продолжать жить, как братья. А с кем не жили никогда – так давайте им скажем: «Ребята, у вас есть своя страна, вот и живите дома, а захотите присоединиться, так делайте это в виде всей страны, а не в виде десанта из гастарбайтеров…»
Не думаю я, что кто-то всерьез говорит, что Дашкова со всеми ее тиражами, к примеру, – это великий русский писатель, и ориентируется на ее мнение или к этому мнению прислушивается.
Вопрос: Захар, вопрос которого после вашего визита к премьер-министру трудно избежать. Для девяноста девяти процентов населения России Владимир Путин – это картинка в телевизоре или портрет на газетной полосе, многие никогда не видели и не увидят его вживую, но, тем не менее, интересно, какой Путин на самом деле, как человек, а не должность?
Захар Прилепин: Я наблюдал Путина в течение часа несколько лет назад и вот еще полчаса на встрече с писателями. Общение было непродолжительным, и это не дает мне возможности сложить о нем объективное мнение. Но мне показалось, что Путин, судя по манере поведения, по его взглядам, либо замечательно и органично скрыт сам в себе и из-под этого, всем приятного муляжа, не выглядывает настоящий Путин, либо ему действительно все равно до писателей, которые пришли с ним на встречу. Его взгляд скользил, как по маслу, он явно не задерживался ни на одном лице, он явно почти никого не узнавал, явно не очень понимал, с кем он имеет дело, он явно отрабатывал легкую, ненатужную для него задачу. Я подумал, а не встречается ли он в такой манере со всеми остальными представителями общественности? Не было ощущения, что Путин узнавал не писателя даже, а просто гражданина России, у которого есть имя, мысли, чувства, какой-то вопрос… Я понимаю, что так, наверное, легче существовать премьеру или президенту, потому что войти в судьбу каждого человека – это огромная ответственность и трудная задача. Но, мне кажется, это позволяли себе государственные люди, которые остались в истории как творцы империи под названием Россия.