Никита Михалков

Ну умеет он держать зал, умеет сделать его своим. Это еще один талант Никиты Михалкова. И он действительно русский барин в самом лучшем смысле этого слова. Он подчеркивает свою русскость, гордится ею и доказывает, что русскость может быть весьма респектабельной без надрыва и соплей. Просто демонстрирует, что русский барин – это настолько же комильфо, насколько комильфо английский денди. И аристократизм – это не перстни на пальцах, а умение их носить, не замечая. Чувство собственного достоинства, еще и об этом он говорил, почти два часа общаясь с омичами. Говорил о любви к собственной стране, построенной не на том, что другие страны хуже, а на том, что это твоя страна. Просто – твоя. И любить ее нужно не только за богатства и великую историю (хотя и за них тоже), а за то, что она твоя, как собственные рука или сердце. Ведь не придет же в голову кому-то огульно критиковать собственное сердце за инфаркт или аритмию. Хотя критиковать, может, и можно, но вот жить без него нельзя. Он говорил о фальши и искренности, о том, что кучу г..на, конечно, можно признать произведением искусства, сдуру или подстраиваясь под мнение критиков, но только природа г..на от этого не изменится. А вот чтобы не поддаться на такие уловки, провозглашающие мерзость самовыражением, опять-таки нужно чувство собственного достоинства. Можно по-разному относиться к Никите Михалкову, но вот что здорово: глядя на него, понимаешь, что русским быть не стыдно, а гордо, и это нерусского никак не оскорбляет. Оттого что и уважение к другим тоже начинается с самоуважения. Никита Сергеевич Михалков, приехавший в наш город в рамках фестиваля «Золотой Витязь», на страницах «СуперОмска».

Вопрос: Многие оценивают сегодня состояние российского кинематографа как критическое, говорят о практическом отсутствии наших фильмов или о их низком качестве. Как Вы оцениваете состояние современного российского кинематографа?

Никита Михалков: Я всегда говорю от себя. Любой, говорящий от имени партии, руководства, гильдии, обречен говорить от имени структуры, в которой находится. Я начинаю снимать картину по мотивам бунинского рассказа «Солнечный удар» и его страшной книги «Окаянные дни». Мы объединили эти произведения в одну историю, которую я, Бог даст, начну снимать. Для меня принципиально важным является говорить о том, что меня лично волнует. Ситуация в нашем кинематографе, я считаю, трагическая. Трагическая она потому, что вектор его развития, который обозначен – арт-хаус, арт-хаусом и не является. Это, как правило, очень слабые картины, отличительная черта которых – унизительное ощущение себя русским человеком и вообще человеком, живущим в России.

Для меня это вещь сегодня, которая является самой болезненной, – мы перестали смотреть свое кино. Самая популярная картина – это «Гитлер капут»… Ну невозможно существовать в стране Пушкина, Достоевского и Толстого и считать, что самый хороший фильм – это «Гитлер капут» или «Яйца судьбы». Это немыслимо! Можно поэтому поводу иронизировать, но в результате-то мы понимаем, что нам остается богатое, хорошее, но совершенно не имеющее к нам отношения американское кино. Мы можем его смотреть, оно может нас развлекать, но мы не можем пустить его в себя, и оно не может пустить нас в себя, чтобы на это отозвалась наша душа. Я думаю, если ситуация не изменится и не изменится вектор развития нашего кинематографа, то мы потеряем наш кинематограф.

Вопрос: Кино из провинции, возможно ли сегодня возрождение регионального кинематографа и кто может в этом помочь? Губернаторы или федеральный центр?

Никита Михалков: Знаете, провинция – это самое чистое, что есть сегодня в России. Ведь не всегда то, что отдалено от центра – хуже центра! Центр – это тусовки, машины, «Газпром». Но именно провинция делает Россию – Россией! Москва – это столица Рублевки, а Петербург – это столица Петербурга! И все у нас начнет меняться, когда в столицах будет слышно дыхание страны. Я много езжу по стране и миру и могу сравнивать. Если в гостинице «Шератон» тебе подают завтрак, а ты с похмелья, то не сразу и поймешь, где находишься – в Лондоне или Гонконге – все одинаковое. Вот таким же является и интеллектуальный «Макдоналдс», покрывающий мир. Вот и мы для чего-то в него стремимся и хотим быть похожими. На кого? Хотим быть понЯтными, а я хочу быть пОнятым! И я не хочу опускаться до этого интеллектуального «Макдоналдса», я хочу, чтобы он поднялся до уровня российской провинции! И вот когда вы говорите о региональном кинематографе, конечно, была Свердловская киностудия, Хабаровская, Ялтинская. Знаете, я думаю, что возрождение регионального кинематографа – это дело времени. Вот я надеюсь, со следующего года в Омской области будет постоянно действующий фестиваль молодой режиссуры. В Омске, между Московской областью и Каннами! И, может быть, в Омске появится своя киностудия! Может, это мечты, может – маниловщина, но фестиваль организовать можно и нужно! И я буду встречаться с омским губернатором и омским митрополитом и споспешествовать, чтобы Омск получил такой кинофестиваль.

Вопрос: Многие деятели искусства сегодня идут в политику, каково Ваше мнение об этом?

Никита Михалков: Я не занимаюсь политической деятельностью, хотя, наверно, запросто бы смог стать депутатом или сенатором. Я не хочу этого по одной простой причине: сейчас я могу сказать все, что думаю, любому человеку. Став политиком, я буду обязан отстаивать интересы политической силы, к которой я примкнул. То, что художники идут в политику? Кто-то это делает из корысти, кому-то это нравится, ходить с депутатским значком. Понимаете, какая штука! Нужно выбирать: или туда, или сюда! И я не осуждаю тех деятелей культуры, которые идут в политику, но это вызывает в лучшем случае улыбку. Моя политика – это мои картины. Я не снял ни одной картины для денег, что бы про меня ни писали. Я любой своей картиной стремился сказать то, что меня в эту минуту волновало. Я даже прервал съемки «Утомленных солнцем – 2», чтобы снять фильм «Двенадцать», потому что проблема, поднятая в картине, меня в эту минуту волновала. А не вещать о ней с трибун.

Вопрос: Для чего был создан Ваш сайт «Бесогон-TV»?

Никита Михалков: Понимаете, появилось огромное количество сайтов под моим именем. А на меня, конечно, можно писать, что угодно. Что у меня три гостиницы в Карловых Варах. Что Михалков – барин в бриллиантовой короне, собирает проценты со всех компакт-дисков и тому подобное… Знаете, не страшно быть ненавидимым ни за что, страшно, когда есть, за что ненавидеть. Если меня грызут – значит вкусно, было бы невкусно, не грызли бы. Вот мне и захотелось сказать: ребята, вы можете говорить обо мне, что угодно, но от моего-то имени не несите «пургу» такую. Вот я и решил сделать «Бесогон- TV».

Вопрос: Из нашей школы убрали воспитание, оставив только образование, Ваше отношение к этому?

Никита Михалков: Это катастрофическая ошибка. Мой отец говорил: сегодня – дети, завтра – народ. Вот не работает у нас принцип: всем цветам цвести, как хочется. Не работает. Только сорняки и вырастут. А моя мама говорила: воспитывать нужно, пока лежит поперек кровати, лег повдоль – уже поздно.

Вопрос: Ваше мнение о создании в России общественного телевидения?

Никита Михалков: Я не знаю, что это такое. Если это будет телевидение «Эхо Москвы», то значит «Эхо Москвы» еще и получит картинку на всю страну. Хорошо это или плохо, пусть каждый решает сам. Но это будет определенное телевидение. Если это будет телевидение под патронажем вице-премьера Суркова – это будет другое телевидение. Вот я давно это говорю, невозможно превращать телеканалы в питерскую или московскую стенгазету. Я хочу, включив федеральный телеканал в три часа ночи, услышать новости из Владивостока! Это обратная связь центра со страной, которая сегодня, к сожалению, очень слаба. И поэтому регионам приходится думать о себе самим. Москва должна слышать, что происходит в регионах. А если это будет развлекуха очередная, когда Алла Пугачева в пасхальное воскресенье верхом на Боре Моисееве… Ну нельзя этого делать. Ну нельзя делать предметом публичного обсуждения на ТВ – занималась ли Пугачева сексом с Максимом Галкиным. То ли начала заниматься, то ли уже закончила. Нельзя.

Вопрос: Ваше отношение к религии?

Никита Михалков: Все знают, как жить, а православие дает ответ, для чего жить, а это самое главное. Философ Ильин сказал гениальную фразу: «Жить надо для того, за что не жалко умереть!». Знаете, я был воцерквлен с детства благодаря моей маме. И когда отцу в ЦК КПСС говорили, что это к вам священник ходит, он отвечал – моей жене было пятнадцать лет, когда Ленин умер, как я могу ее перевоспитать. Так что и я, и брат, и сестра – мы были воцерквлены с детства, и я очень этому счастлив. И церковь не должна заниматься идеологией, это идеология может основываться на нравственных принципах православия. Но нельзя объединять идеологию и церковь – это будет плохо, на мой взгляд.

Вопрос: На фестивале в Каннах была отмечена российская картина «В тумане». Что Вы думаете об этой картине?

Никита Михалков: Я не видел этой картины, но я видел предыдущую картину этого режиссера, которая была отмечена большим количеством Международных призов, и это меня оскорбляет. Я понимаю, что услышу в свой адрес – Михалков, опять патриотическое кино, старье… Понимаете, это проблема не в нравится-не нравится. Дело не в этом. Я просто хочу понять, хотят ли люди, чтобы их дети воспитывались на таком кино? Вы хотите, чтобы ваши дети представляли вас, страну, в которой живут, так, как это показано в кино, получающем международные премии? И разговор тут не о западном влиянии, нет! Знаете, есть наша летопись XII века, в которой говорится, что что-то не получилось, потому что делалось с тяжким, звероподобным рвением. Вот с таким рвением мы все делаем: пьем с таким рвением, боремся с алкоголизмом с таким рвением, мы себя любим и ненавидим с таким же рвением. Мы пресмыкаемся перед властью с таким рвением и ненавидим ее с таким же рвением. Вот и возникает вопрос, почему люди не ходят на это кино? Почему картины, поднятые на гигантскую высоту прессой, нашими яйцеголовыми кинокритиками, которые говорят – арт-хаус, – чем больше мерзости, тем это «да!». Вот почему эти картины ничего не собирают в прокате? «Жила-была одна баба» снята картина, министр культуры назвал ее лучшим фильмом десятилетия – почему она ничего не собрала? У меня, конечно, спросят, а Ваши картины собирают что-нибудь? Конечно, я могу ошибиться, что-то неправильно сделать, но я не разрушитель! Вот мой фильм «Утомленные солнцем – 2», он сейчас выйдет сериалом, вот в нем все пазлы, все складывается. И ведь это картина не о войне, это притча, это метафизика разрушения и созидания. Это картина о том, что солдат, мышка, скамейка, паучок – это все единое и все это происходит на твоей территории! Не может быть народа, который бы знал, что такое война, если он не воевал на своей территории с внешним врагом! Вот американцы воюют всю жизнь, в Корее, Вьетнаме, Ираке, они прекрасные воины, но они не знают, что такое война! Война – это когда на твоей земле с врагом воюет все – от лавки до вороны, вот это – война! Вот поэтому, говоря о режиссере, который снял фильм «В тумане», я могу сказать: он живет в Германии, а снимает кино о России… Вот, живя в Германии, в сытом Европейском союзе, где думают, что если соберутся пятнадцать стариков, то получится один молодой, а не получится! А ведь будущее мира не там – оно на Востоке! Когда не будет хватать леса, воды, все устремятся туда! Там будущее! Вот почему им так интересно опустить нас ниже плинтуса? Потому что они понимают, чем мы владеем! Все просто: нас держать сильными, любящими себя невыгодно! Я отвлекся от вопроса, но я бы хотел видеть в кино правду, даже очень жестокую, но чтобы эта правда была с любовью! Потому что один старец гениально сказал: жестокая правда без любви есть ложь! И я, как зритель, должен знать, кого ты любишь, режиссер. Вот очень просто снять сегодня картину «Так жить нельзя». Возьмите камеру и поезжайте в школу, на вокзал, морг, Государственную Думу. Меня интересует, как жить можно! Мы за двадцать лет уже насмотрелись, как нельзя! Проблема такого кино, это взгляд сверху вниз на человека – муравья, матерящегося, блюющего, в собственном дерьме копошащегося, а я сам живу в Германии! Нет. Ты иди сюда, копошись вместе со всеми и снимай это изнутри!

Вопрос: Вы уже пятьдесят лет в кинематографе, что стало главным достижением, а что разочарованием?

Никита Михалков: Достижением и разочарованием я считаю свои пятьдесят лет в кинематографе!

Вопрос: Есть мнение, что художник должен быть бедным, а как только он начинает получать деньги за свое искусство, он перестает быть художником. Что Вы думаете на этот счет?

Никита Михалков: Я не согласен с мнением, что художник должен быть непременно нищим и пьяным лежать под забором. Художник должен жить нормально. Толстой и Достоевский жили вполне нормально. Это старое заблуждение русской интеллигенции, что настоящий художник – это такой несчастный, ущербный, нищий, пьяный человек. Я с этим не согласен. Есть трагедия, когда ты не находишь гармонии с миром, которому ты сопричастен, но верен своей внутренний гармонии. Это одиночество, и художник всегда одинок. Достоевский писал для денег, сначала, чтобы проигрывать деньги на рулетке, потом, чтобы просто жить. Писал для денег, но все равно он писал то, что пишет Достоевский, а не то, что нравится издателю. Вот в этом главный смысл. Это величайшее счастье – говорить, что думаешь, а тебе за это еще и платят! Но если ты говоришь, а тебе не платят, а ты все равно говоришь, то я снимаю перед тобой шляпу. Тогда то, что ты делаешь, оценят потомки и деньги получат уже твои родственники.

Вопрос: Предложения снимать в Голливуде у Вас были, почему отказывались?

Никита Михалков: Я приеду в Голливуд, у меня «Оскар», это уже много значит. Но важно, что я скажу! Я встану в очередь с профессиональными американскими режиссерами, но что я скажу. Я могу снять картину – Америка глазами русского, но мне неинтересны американские страсти, которые волнуют американских режиссеров. Но я точно знаю: то, что я могу сделать в России, никто из них никогда сделать не сможет! Они могут снимать о России и даже над многим издеваться, но только не над Америкой, такого права у них нет. Когда я снял «Сибирского цирюльника», там американский сержант не знал, кто такой Моцарт, а американка Джейн была проституткой, я показал эту картину Кевину Костнеру. Мне нужно было понять реакцию американца. Он посмотрел, вышел в слезах, поздравил меня. А через два дня я получил от него два мелко исписанных листа с замечаниями. Так вот по сравнению с этим цензура советского Госкино – это дети! Не надо, чтобы американский сержант не знал Моцарта, а проститутка Джейн лучше бы была англичанкой. Я привез этот фильм в Аргентину, его посмотрели и хотели запустить в широкий прокат. Я звоню продюсеру и выясняется, что картину уже давно продали в Бразилию, но с прокатом по всему региону. Так вот американцы купили лицензию, оплатили упущенную выгоду, чтобы «Сибирский цирюльник» не смотрели поблизости от США. Картина унижает достоинство американского сержанта… Да ведь это абсолютно конкретная тоталитарная идеология!

Вопрос: Ваше отношение к современным театральным экспериментам, когда ничего не остается от драматурга, но очень много самовыражения режиссера?

Никита Михалков: Когда сейчас в каком-то захолустном немецком городке идет фестиваль русского театра и в его рамках показывают «Три сестры» Чехова, а в спектакле Тузенбах – гомосексуалист, а сестры – лесбиянки… Мне хочется им сказать (прости Господи), суки, вы сыграйте, как это написано у Чехова! Вы самовыражаетесь – прекрасно, но самовыражайтесь на том, что вы сами создали! Вот понимаете, когда арт-группа «Война» рисует член на разводном мосту с точки зрения стеба, – это классно! Но когда министерство культуры России дает им премию за инновацию, вот за этот член, то мне хочется министерство культуры переименовать в другую организацию. Вот нагадить перед дверью и позвонить – это инсталяция, а вот позвонить и сесть гадить – это перфоманс.