Никита Михалков, актер, кинорежиссер, сценарист, продюсер, народный артист РСФСР, председатель Союза кинематографистов России, лауреат кинопремии «Оскар»

«СуперОмск» представляет отчет о пресс-конференции Никиты Михалкова, которая прошла в рамках фестиваля «Движение». Мэтр отечественного кинематографа, как, впрочем, и всегда, не обманул надежд пишущей братии. Мы предлагаем нашим читателям наиболее, на наш взгляд, интересные рассуждения режиссера.

О «Движении»

­­– Мне кажется, с одной стороны, разнообразие фестиваля, где представлены и художественные, и короткометражные фильмы, и сериалы, говорит о многополярном отношении к кинематографу. А с другой, насколько я знаю, интерес к кинофоруму в этом году еще выше, чем в прошлом, что, на мой взгляд, очень важно. 
Как бы там ни было, зрителя обмануть трудно. Сделать это можно разочек, а дальше уже гораздо сложнее. И то, что к фестивалю сегодня проявлен такой интерес людей, то, что он постоянно обогащается мнениями и количеством зрителей, это важно и для омичей, и для тех, кто представляет здесь картины.
Я почти всю свою жизнь говорю: если есть душа, мышцы и сердце в России, то они не обязательно находятся в Москве или Санкт-Петербурге. После того как неоднократно поездил по России, понял, что в каждом регионе нашей страны есть невероятные абсолютные бриллианты: исторические, культурные ,традиционные... Что говорить об Омске? Какая история Омска! Какое важное значение для России имел Омск в прежнее время и имеет в настоящее время! 
Если фестиваль приживется в вашем городе, я буду очень рад тому, что он привлекает зрителя к кино, и буду очень горд, если его будет продолжать вести Артем (сын режиссера, актер, режиссер, президент фестиваля кинодебютов «Движение». - Прим. ред.), который, как мне кажется, им очень увлечен. 

Об Омске

– Я не хочу так точечно проходить по истории вашего края. Вы все прекрасно знаете, что такое был Омск и при Екатерине, в гражданскую войну. Не будем этого касаться. Это потрясающий край невероятной красоты, с огромной историей и богатой культурой. Здесь много моих друзей, и я слежу за тем, что здесь происходит. 
Для меня Омск – одна из любимых частей России. Естественно, что я говорю это здесь. Если бы меня спросили в любом другом городе, какие места являются на нашей земле моими любимыми, я бы обязательно включил в этот перечень Омск. 

О Первой мировой

– Я считаю, что история этой войны еще со школьной скамьи для нас оболгана. Да, прошло время, 100 лет – достаточно. Но в нашем сознании еще не созрела серьезная глубокая точка зрения. Слишком долго нам объясняли, что это, так сказать, кровавые мерзости царского режима, захватническое порабощение, которого народ не хотел, а проиграл, потому что царский режим прогнил. Это неправда.
Мы до сих пор не можем отойти от этого стереотипа отношения к ней. По большому счету она была для нас судьбоносной. И если бы не предательство, которое было вокруг, то неизвестно, что было бы с миром, как бы он был поделен в дальнейшем. 
Думаю, что у нас еще будет время и возможность, чтобы оценить значение этой войны для нас и то, как и кто себя вел в то время.
Вместе с тем, несмотря на отсутствие тех технических средств, которые были во второй мировой, первая мировая – это еще и одна из самых кровавых, страшных, жестоких войн, если иметь в виду газовые атаки, появление бронетехники и т. д.

О квотировании кино

– Это невероятно сложный, краеугольный, многогранный и противоречивый вопрос. Квотирование было принято и существует в Китае, в демократической стране – Франции. Но в последнем случае оно произошло сразу после войны – когда это еще было не так заметно, когда Голливуд не распространил свои мощь и щупальца по всему миру. Много раз пытались французов с этого столкнуть – не удалось. И они счастливы тем, что смогли это сделать, культивировать свой кинематограф, вкладываясь в прокат, производство своих фильмов. Это налаженная система, и я ей очень завидую.   
Сегодня провести киноквотирование в нашей стране – это значит убить прокат: пойдет огромный саботаж кинотеатров, киносетей. Причем, это даже не тайна – об этом открыто декларируют. 
Другой вариант. Устраивать показы отечественных фильмов в каникулы, в новогодние или в майские праздники, когда наибольшее количество людей ходит в кинотеатры, показывать только наши картины. В этом тоже есть некая ущербность, которая так же может привести к саботажу кинотеатров. Мы не должны убивать мейнстрим. 
На мой взгляд, победа в этом вопросе заключается в качестве нашего кино, в его правильном промотировании, в правильной оценке и подходе, которое должно проходить через телевизионные каналы. Они не должны брать таких денег за данную рекламу, так как это общегосударственное дело. Все равно здесь придется кому-то наступить на горло, кому-то – потесниться, кому-то – умерить свои аппетиты. 

О возрождении российского кино

– Должен вам сказать, что в какой-то момент я просто потерял надежду, потому что увидел гигантское количество картин, которые идут на западные фестивали только потому, что они настолько безобразно показывают то, чем живут эти люди. А люди устали. 
20 лет назад мы видели этакую правду с матюшком, с моралью в законе, с милиционерами-оборотнями в погонах, с коррупцией... – со всей этой мерзостью жизни. Помните, какой бум был у картины «Маленькая Вера»? Сейчас ее можно показать в передаче «Спокойной ночи, малыши». За прошедшее с момента премьеры этого фильма и до наших дней время девальвировалось понятие правды, искренности и объективности. 
Один старец сказал: «Жестокая правда без любви есть ложь». Любая может быть правда, но если в ней нет отношения, сострадания, присущего русскому человеку, русскому искусству, то русский человек от этого устает: он портится, начинает хандрить, проклинать это кино. Он говорит: «Я не хочу смотреть наши картины, потому что ничего того, что меня устроит, там нет. А порнухи я насмотрелся в свое время на дисках, а мат наслушался в метро. У меня нет стимула платить за это деньги. Да, какая-то звезда появилась. Может, человек, которого мне интересно посмотреть. Но и более – ничего».
Потрясающая картина, которую в свое время снял Панфилов про царскую семью! («Романовы. Венценосная семья». – Прим. ред.). Потрясающая! И при этом нулевая в прокате! Как это возможно? Выйди она 30 лет назад – это был бы бум.
Но со временем во мне возродились, когда появились картины «человекообразные»: например, «Остров» Лунгина.  Я увидел, как этот фильм стал поворачивать к себе зрителя. Да, это не гигантский прокат. Но это тот интерес, который был утерян. Или скажем, картина «Водитель для Веры», «9 рота»... Последний пример для меня – это картина нашей студии «Легенда № 17». Почему люди стали ходить на этот фильм? Потому что это кино, которое можно смотреть семьей. А это очень важно. Невозможно, чтобы кино разделяло семью: вот мужчине можно смотреть, а жене не стоит, а детям тем более. Когда много всего, можно сделать порнокинотеатр, и ходи туда с кем хочешь. Но когда это основной валовый продукт, это очень опасная  и разрушающая вещь для самого проката, для зрителей, для кино и т. д. А люди смотрели «Легенду» по несколько раз. Мне рассказывали, как на ночном сеансе по окончании показа бегут титры, и нет никого из актеров в зале, а зритель аплодирует. Потому что он испытал уважение и сострадание к своему соотечественнику. Это редчайшее качество, которое мы почти утратили. Много ли картин сделано с уважением к людям, которых мы видим на экране? Можно не любить, но хотя бы уважать за поступки. Думаю, если это так, если будет понимание того, что зритель не полный идиот, и то, что его может интересовать и своя история, и культура тоже, эта тенденция будет развиваться.
Обратите внимание, как русский зритель снисходителен к американским картинам. Представьте себе, что я снял «Аватар» Что бы со мной сделали критики и зрители? Они не прощают своих. И слава Богу. Я этому благодарен. Посмотрели, съели попкорн и дальше пошли. Это развлечение. Они не относятся к нему серьезно. Но нашим так нельзя. А ходить на наше серьезное кино неохота. Что там сидеть? Пойдем посмотреть американский «Аватар». Я не хочу унизить американское кино. Оно абсолютно великое. Лидер все равно. И в технических возможностях, когда не хватает того, что есть у нас, они берут абсолютно сумасшедшей техникой. 
Например, фильм «Гравитация». Елки-палки, если разобрать картину – китайская станция, наша... Все там правильно. В точки зрения идеологии все выдержано. Но он сделан так, что ты забываешь, о чем идет речь. Он завораживает, хотя мысль о том, что человечество должно оберегать землю, она прекрасна. Но это уж не Достоевский и не Толстой.
Мне кажется, что если есть будущее у кино, то оно заключается именно в том, чтобы люди, которые снимают кино, уважали тех, кого они снимают и для кого они снимают, то есть сами себя. Другие способы заставить смотреть свои картины, запретив американские, – наивно и глупо. После этого и сами потом будем над собой издеваться, потому что сделали очередную глупость.
Иными словам: надо не мечети ломать, а храмы строить. Борьба за православие ломанием мечетей – глубочайшая ошибка. Мы войну выиграли, не потому что немцев ненавидели, а потому что любили себя, друг друга, землю. Это была победа любви, а не ненависти. То же самое и кино. Абсолютно. В других масштабах, но то же самое. 

Об «Утомленных солнцем-2»
– Я никогда не снимал кино к датам. Никогда так не получалось. Другое дело, что мое кино в результате оказывалось в какой-то степени востребованным именно поэтому. Картина «Утомленные солнцем-2» ждет своего часа. Я абсолютно убежден, что пройдет какое-то время, и этот взгляд и на войну, и на мир, взгляд метафизический, взгляд притчи, религиозный, он будет еще востребован. 

О своих режиссерских дебютах
– Это был фильм «Свой среди чужих, чужой среди своих». Мы абсолютно безбашенные неслись куда-то, ничего не боялись, не хотели сделать лучше других, а просто взлетели и парили, хохоча и подпрыгивая, не оглядываясь по сторонам.
После этой картины, которая имела большой успех, Ежи Кавалерович (польский режиссер, «Загадочный пассажир», «Мать Иоанна от ангелов», «Фараон». - Прим. ред.) меня просто спас. Как-то после фестиваля мы сидели, выпивали, и он сказал: «Немедленно начинай новое кино. Я потерял 20 лет жизни, сняв картину «Поезд». Я боялся сделать хуже, искал сценарии, пересматривал свои картины, думал, как это сделал, почему у меня это получилось. Забудь!» Я ответил: «Но ведь самое время славы». А он заметил: «Забудь. Пусть летит сама». Я так и сделал. Это меня спасло... Надо сразу начинать. 
Великие японские художники, достигнув славы, уезжали, меняли имя, школу, почерк и начинали все с нуля – и добивались или не добивались чего-то. Но они не использовали то, чего добились, чтобы наслаждаться и почивать на лаврах. 
В этом смысле для меня каждая очередная картина – это ужас, неуверенность и счастье именно в поисках выхода из нее. Причем совместно с актерами. Мы много репетируем, импровизируем и т. д. Совершенно справедливо сказал Юрий Лощиц (автор работ о писателе И. А. Гончарове. – Прим. ред.), что счастье – это не когда получилось и не тогда, когда получится, а когда получается. Это мгновение полета, минуты счастья, они и есть творчество – для меня во всяком случае. 
Я иногда смотрю свои предыдущие фильмы и размышляю: «Неужели это мы сняли? Мама дорогая!» Я в этом смысле счастливый человек: абсолютно не чувствую веса сделанного груза. Это не значит, что мне неприятно, когда хвалят картину или мне не больно, когда ее ругают. Не об этом речь. Но каждый раз я делаю фильм, как будто делаю это впервые.
Есть прекрасные картины очень хороших режиссеров, автором которых я не хотел бы быть. Потому что я вижу, как ему было тяжело, трудно: и в грязи, и в холоде... Я устаю, как зритель. Думаю: «Господи, милый, езжай в санаторий. Ты так устал. Невозможно».
В моем представлении должна быть легкость, радость от того, что делаешь, не легкомыслие по отношению к работе, а легкое отношение к этому. Для группы процесс созидания – это такое наслаждение, когда это семья, когда это импровизация, когда это летит, когда создается мир прямо перед тобой. Это самая большая радость. Это великая внутренняя терапия и определенного рода защита. Когда тебя называют барином, чванливым и так далее, я слушаю это и думаю: «Бог с ним. Говорят и говорят. Поработайте по 18 часов». А я уже 30 лет сплю по 3-4 часа в сутки, чтобы успеть то, что хочу сделать. Человек, который вкладывает в слово «барин» негативный смысл, он уже по определению холоп. Он внутренне слаб. И у меня его слова не вызывают оскорбления моих чувств. Но это и не значит, что я должен со всеми вести себя панибратски. Ты должен держать дистанцию. Это естественно.

О своем вине «12», «Очи черные» и «Урга»

– Я никогда не был винным человеком. Мой товарищ, где я работаю, где я снимаю в Нижнем Новгороде, Костя Тувыкин предложил спасти гибнущий виноградник, где все разладилось, но есть старые мастера, виноделы. А вино, лоза, хлеб – это же все такие библейские вещи. Что-то в этом есть мистическое. Решили попробовать. Вино оказалось действительно замечательное. Его делают по всем правилам и канонам. Партию и белого, и красного назвали «12». 
Сейчас на подходе новая партия из тех же виноградников: из других сортов новый замес, другая смесь. Она будет называться «Очи черные», а позже появится сладкое вино «Урга». А должен вам сказать, я уважаю мой труд и труд моих друзей, а потому никогда бы не разрешил назвать некачественный продукт. 
Это не коммерческая история. Она не приносит каких-то денег. Дай Бог, чтобы себя окупала. Но все это дает внутреннее ощущение созидания. Я испытываю огромную гордость, и не случайно Берлускони у меня два ящика забрал, в потом прислал фотографию: «Дорогой Никита, спасибо за общение, и не только за него, и за вино». Я тут же ее переслал виноделам, и они сделали огромный постер, который у них теперь висит, хотя Сильвио сидит в тюрьме, посуду моет или что-то еще там делает.
Вино «12» не выпускается в промышленных масштабах с точки зрения серьезного винного дела. Это примерно 4000-5000 бутылок. Кажется, много, но это не так. Для презентационных мероприятий оно годится. На рейсах Москва – Сочи во время Олимпиады было представлено.

О внуках
– Наташа (дочь Артема Мхалкова. – Прим. ред.) – очень способная девочка, пластичная, по-актерски хитрая. Роли у нее особенно и нет в моем новом фильме: она сидит, смотрит и реагирует на то, что показывает фокусник. Сцену снимают пятью камерами, и еще никто не знал, что Наташа – дочка Темы и моя внучка. 
Когда я выдал монтажеру этот материал, тот складывал сцену и все время вставлял реакции Натальи. Я подумал, что он знает, что она моя внучка и, видимо, решил потрафить и поинтересовался: «Что ты столько понавставлял эту девчонку?» Он говорит: «Слушай, она так на все потрясающе реагирует! Посмотри на это, на вот это и вот сюда... она такая выразительная. Изумительно!» Я уточнил: «А кто она?» Он ответил: «Я не знаю, кто она, но вот посмотри». Я понял, что он не в курсе, кем мне Наталья доводится и заметил: «Между прочим, я бы заподозрил подхалимаж. Вообще это моя внучка!» Он не поверил: «Да ладно! Не может быть! Ну значит давай вырежем эти куски». Здесь я возразил: «Если хорошие сцены, пусть останется. Не надо грязи. Без фанатизма». 
Наталья – очень гибкая, пластичная, веселая и умная. Не знаю, будет ли она актрисой. Это вообще всегда очень такая штука обманчивая: со временем меняется характер, темперамент, много чего. Прости, Господи, я ненавижу все эти детские конкурсы, когда накрашенные маленькие девочки с подведенными ресницами что-то изображают. Мне кажется, это такое насилие и так развращает детей в том смысле, что они теряют о себе реальное представление. Они нравятся родителям, соседям, и в результате начинают задыхаться от своих возможностей. А когда приходит момент определить, кто они, они не могут поверить, что в этом деле они – никто. Я к этому очень осторожно отношусь.
Вообще никто из моих девяти внуков не просил у меня сниматься. Удивительно! Когда мы закончили съемки Натальи, слышу – страшная истерика за декорацией. А там она: «Все кончилось! Я никогда сюда больше не попаду! Такое счастье!» Она решила, что все – на этом ее кинокарьера кончилась. Она никогда не просит, но в ней существует это желание, а в остальных внуках нет, они такие самостоятельные. Называют меня Никитон. Никакого почтения. Я этому очень рад. Нормальные люди.

О новом фильме «Солнечный удар»

– Я подал заявку на съемки фильма «Солнечный удар» по рассказу Бунина 37 лет назад. Тогда этого автора нельзя было трогать. Но это неважно. Я никак не мог подойти к этой картине, пока не пришла в голову мысль соединить этот материал и книгу этого же писателя «Окаянные дни». Это потрясающий документ эпохи – страстный, страшный и жестокий. Абсолютно непохожий на Бунина не по внутренней злобе, не по язвительности, не по желчности. И это не воспоминания о прошедшем когда-то, а свидетельство его настоящего времени. Он пишет: «Сегодня вышел на улицу...» Это грандиозный документ. Я читал его давно в самиздате, но даже не представлял себе, что он будет опубликован.
Получится не просто картина, это еще и 5 телевизионных серий. 
У нас задействована «цифра» самой последней модели по цветопередаче, по температуре, по диапазону возможностей... Я всегда к ней относился несправедливо. Здесь все выглядит как на настоящем свежем кодаке. Две основные камеры и три дополнительных – с их помощью операторы доснимают те детали, которые ты можешь не увидеть, если захочешь досмотреть на общем плане, если они были. 
В этой картине мы пытались снять некую историческую хронику, как бы документальную картину о происходящем в 20-м году. Есть сцены, которые не вошли в картину, но они войдут в сериал и это будет правильно. 

Об отдыхе
– Его не может быть по определению. Ты приходишь к какой-то мысли. Работаешь, получается или не получается – неважно. Вот лег ты спать, и дай Бог, проспал довольно долго, но ты просыпаешься с этой же мыслью. Этот процесс идет почти всегда. Неполучающиеся сцены, проблемы, которые есть. Ты можешь о них не думать, но они все равно в тебе работают. Отключиться и смотреть в небо у меня практически не получается. В свободное время я стараюсь заниматься спортом. Но это уже часть быта. Либо занимаюсь охотой или верховой ездой.
Может, это будет звучать довольно странно: конь – это удивительное существо. Если ты не уверен в коне, ты все время будешь думать, куда он наступит: не испугается ли, не дернется? Возможность думать во время верховой езды или разговаривать с ним – кажется шизофренией, но должен сказать, что иногда намного полезнее поговорить с конем, чем с человеком. По крайней мере, не нужно ни ему кем-то казаться, ни от него чего-то ждать. Просто разговариваешь, а ответы приходят сами по себе. 
А если ты действительно иссяк или иссякаешь, то надо куда-то поехать или в клинику ложиться. Но тогда тоже все время занят: процедуры с утра до ночи. И там устаешь больше, чем надо. 
Я с завистью слушаю, когда говорят: «Мы были там-то». Но туризм, когда  говорят: «Посмотрите налево, посмотрите направо...» – ненавижу. Мне намного интереснее сидеть в кафе, где тебя не знают, и просто наблюдать и решать: какой человек идет, какой у него характер, что у него в карманах, что он думает... Казалось бы, тоже какая-то шизофреническая вещь, но она ужасно увлекательна. Когда есть возможность еще и проверить твои догадки, очень интересно, насколько ты ритмически совпадаешь с внутренним миром этого человека. Это увлекательнейшее занятие, намного интереснее, чем в музее. Хотя в музеи тоже надо ходить. 

Автор Кристина Попович

Фото Кристины Попович и из открытых Интернет-источников