В московской Галерее наивного и аутсайдерского искусства «АртНаив» открылась выставка живописи и графики омского художника Никиты Позднякова – «Омская тоска». Никита Поздняков – 27-летний живописец, участник всероссийских и международных фестивалей. С работами Позднякова знакомы уже не только в России, но и за рубежом. Художник не имеет специального образования, учился у своего отца, художника Юрия Позднякова.
Давай сразу к выставке. Как поступило предложение?
Это было около трех недель назад. Мне написала на Facebook хозяйка галереи. Какая-то ее знакомая купила у меня картину и рассказала обо мне. Буквально несколько часов назад я вернулся в Омск и теперь встречаюсь с тобой.
Ты хоть поспал?
Ровно час.
Выглядишь зато бодро. Расскажи вкратце, как прошла выставка?
Я считаю, что прошла удачно. Пришло много людей. Продлится она до 5 октября, я же был в Москве всего три дня.
Ты говорил, что на выставке будет показан фильм, который вы создали с омским артистом Артемием Токсубаевым «На золотой трубе сидели» про историю бездомного Вовы.
Да, фильм показали на открытии. Мы его делали с Артемием прошлой зимой. Совсем недавно его показали на открытии выставки коллажей «Вырезанное». Это черно-белое кино про бездомных жителей теплотрассы. В фильме бомж Владимир рассказал, как он очутился на улице, и историю про любимую женщину, которая умерла от морозов.
Барнаульский искусствовед Виталий Одинцов пишет о тебе: «Молодой художник создает фантастичный и наполненный мрачной атмосферой мир, который завораживает…»
Я не считаю, что это мрачная атмосфера.
Твои картины в основном в темных тонах. Разве атмосфера не мрачная?
Нет. Почему темное или черное должно быть мрачным? Вот я тебе скажу, что у тебя мрачная кофта, потому что ты в черном свитере, но на самом деле она ведь совсем не мрачная.
Я от многих слышала, что после просмотра твоих картин остается гнетущее впечатление из-за таких темных, насыщенных, проникающих цветов.
Я не считаю, что пишу нечто гнетущее или намеренно мрачное. Я пишу то, что вижу. Я рисую так, как воспринимаю окружающий мир. Мне нравится именно такая цветовая гамма, я не люблю яркие цвета. Мне радуги что ли рисовать?
Как у тебя в творчестве сочетаются буддийские и православные мотивы? Почему именно эти религии?
Как сочетаются – понятия не имею, я об этом не задумывался. Почему именно они – я просто о них что-то знаю. Начал, конечно, с православия, по умолчанию мы все начинаем с православия. Но на самом деле ничего религиозного я не пытаюсь в них вложить. Кроме того, мы в такой культуре, что христианство нельзя игнорировать, православие нас окружает с детства.
А буддизм? К нему у тебя ведь серьезное отношение…
Да, буддизм – это состояние ума. Это не религия, это просто образ жизни и мышления, к сожалению, я не всегда ему соответствую, однако стараюсь. Медленно, но верно.
Сначала ты рисовал деревни, простых людей со смазанными лицами. А сейчас ты стал писать жестче – больше силуэтов, символов, фигур, орнамента.
Мне просто надоело рисовать деревенские дома. А кардинальных перемен я со своей стороны не ощущаю. Рисую и рисую.
В каких последних выставках ты участвовал?
Последняя групповая выставка была «Коллажи». А персональная была в Барнауле весной – «Сибирская пыль».
Чувствуешь интерес к «Омской тоске» и «Сибирской пыли»?
Чаще стали звонить, писать, предлагать что-то. Меня слегка напрягает внимание журналистов.
Год назад ты мне говорил, что хочешь спрятаться в лес, в глушь, в деревню, жить в избе, чтобы никто тебя не трогал.
Наверно, это была все-таки просто минута тоски, ты просто попала в такой момент. Но состояние ума постоянно меняется, сейчас ты веселый, завтра грустный. Нет ничего постоянного, все слишком хаотично.
Ты выезжаешь на выставки, участвуешь в фестивалях – это такой поток. С другой стороны – ты заперт в мастерской в одиночестве. А какое состояние предпочитаешь?
А надо, чтобы они чередовались. Чтобы было время побыть с самим собой, и чтобы было время побыть в толпе. Сейчас я пишу, мне кажется, не часто. В мастерской бываю всего пару раз в неделю. Рисую при этом, пока не устану. Включаю музыку и работаю.
Какую музыку?
Рандом, весь плейлист «ВКонтакте» – мне непринципиально, что играет. Хотя, если нужно для интервью, могу сказать, что пишу под Вагнера. Да, пусть будет Вагнер.
У тебя есть то, что люди называют «творческими планами»?
Как я могу сказать, что буду делать завтра. Я же художник – что в голову придет, то и буду делать. Если себе ставить какие-то цели, то не будет настоящего искусства. Думать «нарисую-ка я на этой неделе два шедевра» – бесполезно. Так ничего не получится. Я же не Ван Гог, который поставил себе цель – стать художником. Я начал писать ради удовольствия. А то, что меня начали называть художником... Что ж, пути Господни неисповедимы.
Влияют на твое искусство внешние факторы?
Хм. Ну да, я больше рисую зимой, делать-то нечего в холодную погоду. Но в картинах у меня больше осенних мотивов.
Что ощущаешь, когда заканчиваешь очередную картину?
Если хорошая работа – я сижу и кайфую. Некоторые работы было действительно жалко продавать, с другой стороны – я же их не в печку кидаю, а отдаю тем, кто их хочет. Ведь если их складывать у себя, мне негде будет рисовать. Все ведь не вечно. Как буддийские монахи делают мандалы из песка, неделю сидят, создают, а потом раз – и рукой разрушают. Меня никогда не интересовала судьба картин, которые я продаю. Точнее, может судьба и интересовала, но не интересовался. Я же знаю, что человек их не выбросит просто потому, что он отдал за них деньги. А если он отдал деньги – значит, вещь имеет какую-то ценность. Все банально. Порой картину дарю – когда люди попросили или когда мне просто захотелось.
Кстати, твоя картина у меня висит, постоянно взгляд цепляет.
Твою картину я писал под песню группы Dead can dance, я тебе потом ее кину. Кстати, теперь можешь написать, что я пишу под Вагнера и Dead can dance.
Есть два вида художников – наивное и профессиональное искусство. Ты часто слышишь про себя, что вроде какой-то парень ничему не учился, ничего не умеет, а еще и рисует.
Да, мне передавали это. У меня нет к этому никакого отношения. Мне-то какая разница, я же это для себя делаю.
Но получается, что уже не для себя, а для зрителя.
Нельзя к критике относиться серьезно. Да вообще к чужому мнению. Надо его слушать, но поступать, как ты думаешь. Это наша жизнь, зачем подстраиваться под кого-то. Но нам с детства навязывают банальности и стереотипы. Нас с детства общество учит, как жить. И приходится так жить. Я же искалеченный с детства – воспитанием, школой, нас с малолетства калечат, забивают в одну колею. И эти искалеченные души вылечить никак нельзя.
А искусством?
Нет. Искусство – это такая штука, посмотрел, испытал некое чувство в течение минуты, пока смотришь, потом отвернулся и думаешь уже о чем-то другом.
Но ведь картины, кадры из фильмов, цитаты из книг, сюжеты – могут на всю жизнь застрять.
Да, но я сомневаюсь, что это влияет на эту жизнь. Для чего я тогда рисую? Для себя, у меня нет сверхъестественной цели. Мое искусство, например, не меняет людей – людям просто нравится это смотреть, испытывать эмоции, это игра. Искусство с нами играет, заставляет манипулировать чувствами. Мы говорили про цвета – я пытаюсь манипулировать и вызвать эмоции, которые мне нужны. Поэтому я не рисую единорогов или радуги.
А дочка у тебя что рисует? (Дочь – Аврора, 5 лет. – Прим. ред.)
Лошадок она рисует. Мои картины видит, но никак не комментирует.
Привез что-то из поездки?
Да, мне подарили картину.