Родился в Душанбе, В 1991 году был принят в труппу Александринского театра. К 35 годам сыграл значительную часть лучших мужских ролей мировой драматургии (дважды Гамлета). Лауреат и обладатель множества наград. Один из создателей и художественный руководитель Санкт-Петербургского «Такого театра», главный режиссер Театра имени В. Ф. Комиссаржевской. В 2012 году поставил в омском драмтеатре спектакль «Лжец» по Карло Гольдони. Сейчас ведет репетиции спектакля «На чемоданах» по пьесе израильского драматурга Ханоха Левина. Премьера назначена на январь 2015 года.
Почему вы остановили свой выбор именно на этой пьесе?
Омская труппа – труппа особенная, отборная, сильная, по-настоящему мыслящая в профессии, и после «Лжеца» остались определенные артисты, с которым я не успел поработать, но очень хотелось. Искал материал долго, и вдруг, как-то неведомыми тропами, вспомнил про Ханоха Левина, а по этому драматургу я давно хотел что-то сделать. Открыл интернет, поискал, что у него есть и прочел эту пьесу. И понял: это оно. Я рад, что на этот раз участвуют артисты старшего поколения, с которыми я мечтал поработать: Валерий Алексеев, Валерия Прокоп, Моисей Василиади. Для меня это пьеса трагикомична, а артисты драмы настолько натренированные и мощные, что для них острота в жанре – дело известное, они могут этим жонглировать.
С уверенностью скажу, что мы не ошиблись в выборе этой пьесы. Мой отъезд состоится 10 ноября. Надеюсь, что мы успеем собрать весь спектакль в комнате. Затем я уеду, вернусь 12 января, и мы сразу пойдем на выпуск. Премьера намечена на 31 января.
Учитывая, что вас так долго не будет, мозаика не распадется?
Есть опасность. Но мы все заинтересованы, чтобы она не распалась.
В чем сейчас загвоздка репетировать полноценно?
Дело в том, что сейчас в драме идет репетиционный период другого спектакля (Прим.ред.: "Казимир и Каролина" Эдена фон Хорвата, режиссер: Вячеслав Ямбор. Премьера: ноябрь 2014 года). Я только вылавливаю актеров (смеется). Подготовка планомерная невозможна, поскольку то одного артиста нет, то другого. И пьеса очень мозаичная, в ней около 30 маленьких картин и герои кочуют из картины в картину. Поэтому каждая репетиция уникальна. Но в этом театре у нас существует взаимная влюбленность с артистами, которые настолько в своей профессии, настолько сильны во всех возрастах и ампула.
Как сложно бывает настроиться с актерами на одну волну? Речь не об омской драме, а в принципе: как происходит слияние режиссера и неродной труппы.
Иногда столько усилий требуется, чтобы завоевать доверие артистов. У меня были трагические случаи, когда огромное количество энергии надо тратить, чтобы вытащить артиста из скорлупы и влюбить в свой замысел. В омской драме этого не происходит, здесь и так все готово.
Меня много в жизни подвергает в уныние, но пьеса такова и артисты таковы, что нам очень хорошо вместе. Есть некое предчувствие трагической клоунады. Мы понимаем, что мы играем, понимаем некий закон грустного цирка.
Расскажите: что за пьеса такая – «На чемоданах»?
В этой пьесе есть восемь похорон, 22 действующих лица, «медвежий угол», в котором люди умирают или который покидают. Это история нескольких семей, героев, которые пытаются сделать шаг за пределы этого «медвежьего угла», у кого-то получается, у кого-то нет в силу малодушия, трусости, боязни чего-то изменить. То, что происходит в пьесе, это попытки исхода: в лучший мир, на тот свет, в другую страну, где тоже не будет никакого счастья. Там масса юмора, потому что каждый персонаж очень острый. Это беспощадная пьеса, каждая из сцен невероятна остра. И я даже не знаю, в каком театре велся бы такой диалог, было бы такое понимание и доверие.
Есть совсем немного трупп такого уровня как омская драма, а может, и нет такого. Я не знаю, как это здесь произошло. Когда я прихожу на репетиции, а актеры знают текст и за 20 минут до начала уже костюмах – это не просто так. Есть такие театры, когда ждешь артиста полчаса, а он потом говорит что-то про пробки и на твоих глазах впервые вынимает текст. В омской драме есть культура театрального бытия. Артисты знают, где они работают и очень ценят это.
Раз мы поговорили об омских актерах, скажите пару слов и об омских театралах
Омская публика невероятная: театральная, воспитанная, теплая, отзывчивая, взыскательная и по-хорошему прикормленная. Здесь я не делаю никакой скидки, здесь нет провинции. В Санкт-Петербурге есть театры, которые можно назвать провинциальными по сравнению с Омском. Здесь воспитанный театральный зритель с большим сердцем и большим откликом. Никаких компромиссов.
Какие проблемы возникают перед современным театром?
Главная проблема – когда правительство и чиновничий аппарат навязывает театрам, как им жить. Недавно я с этим столкнулся. В Санкт-Петербурге, Комитет по культуре, к которому я отношусь с большим уважением, вдруг решает объединить под одной крышей несколько театров в одно объединение. И эти изменения проходят под флагом оптимизации. Сейчас, если вы откроете блог петербургского театрального журнала, и почитаете статьи, то увидите, что это просто уничтожение театров. Зачем соединять вместе эти несоединимые коллективы, у каждого из которых есть свой зритель? Причем предлагать им странное помещение не в центре Петербурга, где даже не сделан ремонт. В итоге, эти театры должны стать неким синклитом и им предлагается играть на сцене по очереди. Я не понимаю логики, для чего это делается. Я не понимаю закона оптимизации. Мы проходили это в 30- годах и театры просто умирали. Кстати, первым на этот закон откликнулись тюменцы: они объединили Филармонию, Тюменский драматический театр, Тобольский театр, Театр кукол и какой-то ДК. Сейчас это единая организация. Это бессмысленное хамство в Год культуры. Не поддержать, не создать ячейку для развития уникальных коллективов, а в один «салат» их сгрести и уничтожить. Такие перемены сказываются на здоровье людей, на их моральном состоянии, и главное – на невозможности творить. Почему это делается – не знаю. Отмываются деньги? Вряд ли. Сегодня, на мой взгляд, существует уже зримая война чиновничьего аппарата и театров, государственных и нет.
Кроме всего прочего, театральную культуру пытаются обескровить цензурой. Театрам прописывают, что они должны делать, а что нет.
Слова «должен» и «театр» несоединимы для меня. Театр ничего никому не должен. Режиссер и его команда – никто и пальцем не может коснуться их зоны. Законы, связанные с матом и курением, пуританские, не имеющие никакого отношения к воспитанию и образованию. Это мое мнение. Зачем трогать живые коллективы? Вы лучше перестаньте показывать по телевизору расчлененку и бездарные ментовские сериалы, которыми запичкана наша провинция. Менты, насилие, «Камеди клаб» – вот в чем разврат. Может лучше сделать 15 каналов культуры и заниматься ее продвижением, а не уничтожением? И оставьте в покое театры, они живут своей жизнью, не надо их трогать и тем более ограничивать. Что за «псевдоэстетизм» возник у нас в стране. Лучше бы пенсии подняли.
Давайте вернемся к «Лжецу», омский зритель полюбил этот спектакль, чувствуется, что он надолго укрепился на омской сцене. Что режиссеру необходимо вложить в работу, чтобы постановка быстро не изжила себя?
Есть спектакли, которые я закрывал, потому что они уже выдохлись. Есть спектакли – мои ошибки, где что-то не сложилось, и если бы эти спектакли не шли – я бы не жалел. У каждого спектакля своя жизнь. Спектакль не будет стареть, когда внутри него настоящая пьеса. А настоящая пьеса всегда современна. Омский «Лжец» пусть живет (смеется).
Как создается долговечность? На уровне сговора, репетиций, когда появляется своя атмосфера. Мы проговариваем какие-то вещи, которые для нас важны. Или не проговариваем, а молчим, но не просто так, а про что-то. Это и держит спектакль. Когда я сам играю, то оставляю для себя какой-то коридор для импровизаций. Когда ставлю спектакль – стараюсь, чтобы не было «болтов», ничто не было закреплено намертво. Я хочу, чтобы мой артист дышал.
Вы являетесь не только главным режиссером Театра имени Комиссаржевской, но и руководителем «Такого театра». При вашей насыщенной жизни и постоянных гастролях, как успеваете с ним работать?
«Такой театр» всегда переживает сложные времена. Поскольку мы не государственный театр и у нас нет финансирования, мы ставим спектакли, делаем фестивали и гастролируем на выигранные гранты. У нас по-прежнему нет своей сцены, мы играем на арендных условиях чужих площадок. Те деньги, которые зарабатывают артисты, нельзя называть деньгами, поэтому это театр для радости, для встреч. Но сейчас действительно стало сложнее, поскольку у меня возникла Коммисаржевка, где с весны я служу главным режиссером.
Мне очень повезло, я не думал, что буду режиссером. Да и не режиссер я, а сочинитель. Но очень рад, что мне удается этим заниматься.