Владимир Золотарь, художественный руководитель и главный режиссер ТЮЗа

Год назад Владимир Золотарь вступил в Омске в должность главнокомандующего театром юного зрителя. Его появлению предшествовали скандалы и раскол в связи с увольнением Валентины Соколовой, занимавшей пост директора без малого 27 лет. Работники театра писали в Минкульт письма в защиту Соколовой, которая выступила против концессии театра. Пришествие Владимира Золотаря расценивали как заговор властей против дома Мельпомены. Однако опасения не подтвердились, и на данный момент театру не грозят ни концессия, ни прогнозируемый упадок. О ТЮЗе заговорили как о свободной творческой площадке, репертуар обновляется, а молодежь повалила в стены театра на… фотовыставки, читки пьес, живые трейлеры и вечерние посиделки среди актеров.

О реализации своей концепции развития театра Владимир Золотарь рассказал «СуперОмску».

Расскажите, как идет работа в рамках концепции? Как можно оценить успехи за прошедший первый год?

У меня всегда очень острое чувство неудовлетворенности. И мне кажется, что сделано очень мало в рамках этой концепции.

Давайте по порядку, главное – репертуар.

Мы выполняем все планы. Бывает, что репертуар живет, живет, и в один момент стареет практически весь, и вот именно в этот момент я пришел.

Как «работает» ваша идея с привлечением подростковой аудитории в театр?

С моего первого шага в этот театр и с моего заявления, что я намерен привлекать к разговору молодежь, меня предостерегали со всех сторон. Сейчас мне радостно, когда коллеги говорят: «Какой хороший молодежный спектакль «Отелло»», и вот это слово «молодежный» меня очень устраивает. Потому что был определенный риск, ведь за «Отелло» закрепился очень сильный статус взрослой драматургии. А для меня принципиален был подход к «Отелло» как к материалу для молодежи. Мне очень хотелось начать диалог с подростками с очень серьезной вещи, как бы не для них написанной. И «Маленькие трагедии» – это, прежде всего, разговор, рассчитанный на какую-то молодежную непредвзятость. Мне всегда дурно от этих разговоров: «Ой, это не Пушкин», потому что это выглядит глупо, пошло и цинично. Цинично по отношению к тем, кто над этим работал. Потому что создатели якобы «не Пушкина» читали текст и, скорее всего, более внимательно, чем вы, дорогие господа ценители.

У вас есть какие-то требования к зрителю, который приходит в театр?

Мое первое требование – быть в диалоге. Потому что большая часть современного зрителя к диалогу не готова. Хуже всего, что зритель приходит уже в своем монологе: «Ну, давайте, показывайте, я-то знаю, что такое Чехов. Покажите мне Чехова. Ну что это за Чехов?!». Человек, пребывающий в своем монологе, не готов ничего воспринять. Это то, с чем борется каждый нормальный, хороший театр. К сожалению, и в жизни так происходит: иллюзия диалога, когда человек не пообщался, а только высказался.

Работа с подростковой аудиторией невероятно сложна ввиду их возрастного протеста...

У меня всегда надежда, что молодежь более пластична внутренне, более креативна, и она, иногда сама того не понимая, гораздо более творчески подходит к восприятию театра. Это происходит в силу возраста, в силу того, что человек не устал от впечатлений, в силу того, что в некоем подсознании он себя пока не воспринимает истиной в последней инстанции. Где-то не хватает опыта жизненного и зрительского, но молодой зритель гораздо более радостно воспринимает любую неожиданность, а неожиданность – это пища театра, любая. Поэтому в «Маленьких трагедиях» как Александр Сергеевич на зуб пробует возможности драмы, так и я на зуб пробую эти пушкинские тексты: как они звучат сегодня, как они резонируют с современностью.

(Открытая репетиция спектакля «Маленькие трагедии»)

Театр – «сиюсекундное искусство»?

Да, я часто повторяю это наиглупейшее словосочетание. Театр, как никто иной, должен резонировать, а если этого не происходит, то, ребята, мы имеем тогда дело с какими-то музейными ценностями, а вовсе не театральными. Во что бы мы артиста ни одевали, даже в древнегреческую тогу, если он не является, по сути, нашим современником, то зачем нам это смотреть? Меня мало волнует проблема взаимоотношения Эллина с богами в четвертом веке до новой эры. Да меня вообще не волнует четвертый век до новой эры, я не историк и не археолог. Я современный человек, и я пытаюсь понять, что происходит сегодня. Если тень отца Гамлета рассматривается как пережиток средневековой Дании или средневековой Англии либо еще неизвестно чего – это меня тоже совершенно ничем не беспокоит. А когда понимаю, что тень отца – это груз предыдущего поколения, которое пытается нас всегда подстроить под себя, то меня это начинает волновать. Такая тема была актуальна тогда, сейчас и еще через 500 лет.

«Маленькие трагедии» тоже ждет современная трактовка?

Да, Пушкина я пытаюсь опрокинуть в современность. Я совершенно не согласен со школьной трактовкой, когда детям говорят, то трагедии якобы о страстях. У Пушкина все строится на совершенно неразрешимых конфликтах. Автор доводит все до предельных кризисов, когда сын готов убить отца, когда один творец готов убить другого. Это кризисы предельные, гораздо с большей полярностью, чем «плохое/хорошее». Тут сразу возникает тема для исследования «Как же мы так живем?».

Что нас ждет в весеннюю сессию?

Там готовится совсем молодежный репертуар. Начиная с «Битвы по средам» для старшеклассников и заканчивая историей про болельщиков хоккея. Я надеюсь, что все, о чем я сейчас вам говорю, постепенно приведет нового зрителя в театр. А зрителя давно пора обновить, вбить в головы старшеклассникам, студентам Омска, что есть театр, который для них работает и работает всерьез.

На это и направлены читки пьес и вечеринки, которые устраивал театр: «Ночь Шекспира», «Ай да Пушкин», «Воздух – Воздух»?

Это история, которой мне все время не хватает – наши акции, вечеринки, неформальное общение. С одной стороны, мы много чего сделали за этот год, с другой – это только начало движения того, о чем я говорил, – театра как открытого пространства. Чтобы постоянно функционировала возможность прийти в открытый театр и, помимо спектаклей, встретиться с выставками, дискуссиями, лекциями, читками пьес, мастер-классами и так далее. Сейчас мы запускали этакие пробные шары. Но пока не произойдет мощной революции в виде реконструкции, эти «шары» останутся эпизодическими. Чтобы присутствовала постоянная программа, нам по большому счету не хватает только пространства. Мы пытались начать историю с созданием арт-кафе, но пока приостановились, потому что это огромные затраты, а таких денег просто нет. Поэтому пока только разовые акции. Мы не может сидеть на одном месте и просто ждать реконструкции, потому что никто на сегодняшний день не скажет точно, когда она начнется. Дай бог, что к 2015 году будут подвижки в виде создания проекта, поиска инвестора и так далее. Вроде движение в эту сторону идет, но не вполне определенное.

(«Фотоспектакль. Пушкин. Трагедии. Все»)

Недавно прошел очередной вечер «Фотоспектакль. Пушкин. Трагедии. Все».

Скоро начнется второй и третий фотопроект. Разные истории и разные фотохудожники. Если сейчас Вадик Кириллов делал фотоспектакль, связанный с «Маленькими трагедиями», то с февраля начнется совсем другая история, совместная со студией 2D. Этот проект уже к театру не привязан, мы выступает только как выставочное пространство. Нам ведь надо с этим бессмысленным фойе что-то делать. Плюс Вадик затевает еще один фотопроект вокруг хоккейной истории.

То есть по идее любой идейный мыслитель может прийти к вам и предложить свой проект?

Мы открыты для любых предложений, а потом уже смотрим, интересно нам или нет – с художественной и организационной точек зрения. Чем больше мы открыты – тем лучше. Я в концепции писал, что школьная программа, это, конечно, хорошо, но, приходя в ТЮЗ, школьник и студент должен иметь возможность увидеть, прочитать, потрогать руками то, с чем он не встретится в школе или институте. Очень важно подтягивать любое современное искусство. Не дай бог, меня кто-то неправильно поймет: я всегда за выставки детских рисунков, которые проходят в театре, но те же выставки детских рисунков ребята видят в школах. А фотографии Вадика Кириллова они в школах не увидят, и фотографии других омских авторов они тоже в школе не встретят. А мы предоставляем и художникам площадку, и зрителям возможность увидеть то, на что они просто так не натолкнутся. С музыкантами та же история. Чтобы послушать кого-то, надо же узнать, кто это, пойти в клуб, послушать. А мы притаскиваем интересного музыканта и говорим: «Вот послушайте, такой парень есть у нас в городе, а вы и не подозревали». Очень важно создать художественное пространство, в противном случае детский театр получается узконаправленным. До сих пор приходится бороться с множеством стереотипов. Я много раз слышал: «Да ТЮЗ, да там разве есть что-то интересное? Это же детский театр». На самом деле мы называемся театром для детей и молодежи, но все считают, что это место только для детских утренников.

И как бороться с этими стереотипами?

Для начала зрителю нужно предлагать тот репертуар, который бы его влек, который бы, грубо говоря, заставил его пойти в театр самому. А детей гоняют до 5-6 класса. Даже не просто гоняют, а сгоняют, а то «двойки по литературе получат». Ты можешь поставить фантастический спектакль и не справишься с предубеждением, потому что дети придут уже без желания, готовясь «сидеть в телефоне». А это очень грустно и очень трудно.

Что насчет ТЮЗ-клуба? Он возродился и планируется с ним работа?

ТЮЗ-клуб возрожден, но проходит стадию комплектации. Только к концу сезона будет реально понятно, кто состоит в нем. Это ведь не просто клуб любителей театра, которые пользуются правами. На фоне прав всегда существуют и «обязанности». И потому речь идет о тех, кому театр интересен всерьез. Это не обязательно подростки, желающие в дальнейшем связать судьбу с театром, но в любом случае это должны быть люди, которые хотят чем-то помогать. Мы говорим о возможностях и волонтерской, и творческой помощи. Этот сезон – время формирования возрождающегося ТЮЗ-клуба. Время отфильтрует, но по мне пусть будет десять, даже пять человек, но это будут люди, которые готовы театру что-то отдавать, а не только брать.

Учитывая, как вы сложно входили в театр, как в итоге сложились отношения с труппой?

У нас абсолютное взаимное доверие. Это нормальный рабочий процесс, в котором нет ничего противоестественного, и нет отторжений – профессиональных или человеческих. На самом деле все достаточно комфортно, по крайней мере, для меня. Труппа все равно находится в стадии переформирования. В любом случае приход нового художественного руководителя – это всегда для труппы и радостная перемена, и стресс одновременно. Новые правила, новые лидеры, новые распределения. У кого-то рушатся планы, у кого-то открываются новые горизонты. В целом, болезненных ситуаций нет, никто не вступил в конфронтацию. Самое важное для меня, что все очень хотят работать и работать по-настоящему. И это прекрасно показывают читки, когда в них была задействована почти вся труппа театра, там было всего человек пять не занято по тем или иным причинам. И во всех наших вечеринках очень много инициативы именно от артистов.  

Это в общем, а как сходились с артистами в самом начале?

Когда в феврале я приехал после всех постановок и общался с труппой, то уже не чувствовал никакой конфронтации. Уже тогда было понятно, что все хотят работать и всем – что хорошо – понравились наши общие планы. Плюс я с каждым встречался индивидуально. Я всегда так вхожу в новый для себя театр: по-человечески схожусь с людьми, чтобы понять их мотивации или отсутствие мотиваций в профессии, пробую услышать какой-то их нерв. Мало ли что на сцене у кого сложилось или не сложилось, при личной беседе можно увидеть совершенно иное. Очень важно было почувствовать и общую энергию труппы.

Итак, резюмируйте, что нас ждет во второй половине сезона?

В феврале «Маленькие трагедии. Опыт драматических изучений». Начало апреля – «Собиратель пуль», в 20-х числах апреля «Битвы по средам». Во второй половине мая история про хоккейных болельщиков. Уже дальше начнется работа над «Заводным апельсином». Год будет очень сложным, но очень насыщенным.