Во вторник, 29 марта, свой двадцатипятилетний юбилей отметило одно из самых самобытных учреждений культуры Омского региона – музей народного художника России Кондратия Белова. В канун праздничной для музея и его завсегдатаев даты в знакомом, наверное, всем омичам и многим людям за пределами города деревянном особняке на улице Валиханова побывал корреспондент «Домашней газеты». И пообщался с директором музея, внуком патриарха сибирской живописи Владимиром Беловым о традициях музея, его повседневной жизни и, конечно же, о великом деде.
– Владимир Дмитриевич, музей Кондратия Белова создавался на вашей памяти. С чего все начиналось?
– С того, что сын Кондратия Петровича, Станислав Кондратьевич, профессор живописи и замечательный художник, выступил с инициативой о передаче под мастерские художников Алексея Либерова и Кондратия Белова двух особняков в центре города. С тем, чтобы впоследствии там появились их музеи. Власти поддержали эту идею и предложили на выбор несколько зданий. Кондратий Петрович выбрал бывший особняк Филиппа Штумпфа на улице Валиханова. Надо сказать, что дом к тому времени сильно обветшал, в нем были коммунальные квартиры, где проживало пятнадцать семей. Станислав Кондратьевич отговаривал отца от этого варианта, но тот сказал: «Если я откажусь, дом погибнет». Людей расселили в отдельные квартиры, а особняк долго и тщательно реставрировали. В итоге двадцать пять лет назад музей открыл свои двери для посетителей.
– А его первым директором стала ваша мама Вера Кондратьевна…
– У мамы не было таких планов. Она работала инженером в проектном институте и не имела музейного образования. Но сначала умер Кондратий Петрович, а потом буквально через год ушел из жизни Станислав Кондратьевич. Дело нужно было доводить до конца. К тому же она помнила, как давным-давно дед, рассуждая о том, кем станут его дети, предсказал: «Ты будешь директором моего музея». Его пророчество сбылось, и именно маме во многом принадлежит концепция музея как дома Белова, куда могут прийти художники, где в гостиной Штумпфа можно выпить чаю из самовара, попробовать знаменитый беловский пирог с капустой и яблоками, который выпекается по секретному рецепту, созданному еще матерью Кондратия Петровича Агафьей Карповной.
– Кто, кроме художников, относится к частым гостям вашего музея?
– Сложно выделить какую-то одну категорию посетителей. На экскурсиях у нас часто бывают школьники. На ставшие традиционными рисовальные понедельники помимо прочих годами ходят пожилые и одинокие люди. Музей поддерживает отношения с социальными центрами, и денег с этой категории граждан не берем. Здесь они изучают основы рисунка, участвуют в выставках, но главное - находят общение и отдых для души. Заглядывают к нам и гости города, иностранцы. Однажды, еще в девяностые, почти случайно забрел итальянский бизнесмен. Долго ходил, восхищался картинами и интерьером, угостился пирогом и пообещал приехать еще раз с женой. Мы подумали – шутит. И каково было наше удивление, когда через год он действительно посетил нас с супругой. Чуть ли не на собственном самолете прилетел.
– Реконструкция улицы Валиханова, наверное, тоже привлекла к музею дополнительную публику?
– Пожалуй, да. Люди гуляют по «омскому Арбату» и заходят к нам. Не так давно, например, пришел мужчина с внуком, посмотрел на портрет Кондратия Петровича и говорит: «О, а этого деда я знаю!» Начинаем расспрашивать, как и откуда. Оказалось, наш гость в свое время работал на поливальной машине. И как-то проезжая рано утром по Красному Пути, увидел, что к нему наперерез бежит старик с густыми белыми усами и размахивает тростью. Водитель думает, что-то случилось, и выскакивает навстречу. А тот кричит: «Ты только посмотри, какой красивый рассвет!».
– Это было похоже на Кондратия Петровича?
– Да, очень! К сожалению, я общался с дедом только в последние десять лет его жизни. Это был очень веселый и добрый человек. Он обожал детей и души не чаял во внуках. Он играл с нами, пел песни под гармошку, на ходу импровизировал увлекательнейшие сказки. До сих пор помню ощущение, когда этот великан с белоснежными усищами сгребал нас своими большими, теплыми руками и прижимал к себе. С таким дедушкой никакой Дед Мороз был не нужен.
– А ведь его творческая судьба складывалась порой непросто…
– По большому счету, признание пришло к нему только в 48 лет, после картины «Лесосплав на Иртыше». Это могло случиться и раньше, но в свое время деду припомнили службу в армии Колчака. Он там и выстрелить-то ни разу не успел, а потом служил и в красных отрядах Тухачевского. Тем не менее, его исключили из Союза художников, практически отстранили от любой работы. На помощь пришли московские живописцы, которые приехали в Омск в эвакуацию во время войны. Они стали приглашать его на свои выставки, и постепенно он смог вернуться, что называется, в обойму.
– Почему же он не переехал в Москву, как это многие сделали тогда, а сейчас бы сделал почти каждый?
– Может быть, это фамильная черта. Ведь его сын Станислав Кондратьевич, который окончил ВГИК и даже встретил в столице девушку из семьи очень высокопоставленных людей, тоже вместе с ней потом вернулся в родные места. Кондратий Петрович очень любил свою натуру: Сибирь, Прииртышье. На моей памяти и за границей-то он был всего однажды – в Венгрии, когда Омск и Пешт стали городами-побратимами, и между ними начали налаживать культурные связи. Зато почти каждое лето отправлялся на теплоходе по Иртышу и Оби. Пароходство предоставляло ему бесплатную каюту, и они вместе с бабушкой Софьей Васильевной могли путешествовать неделями.
– Супруга оказала влияние на его творчество?
– Думаю, что дед стал по-настоящему большим художником во многом благодаря ей. Но в отличие от мужа Софья Васильевна была довольно строгой женщиной. Ее отец до революции был директором Камского пароходства, а потом бежал с семьей в колчаковский Омск. Здесь Софья Васильевна и Кондратий Петрович познакомились и прожили вместе 62 года. Бабушка всю жизнь поддерживала и опекала деда. Иногда довольно курьезным образом. Зная, как много художников сгубил алкоголь, она приводила его в мастерскую и запирала на ключ снаружи. Чтобы никто не приходил, не отвлекал от дела, не угощал. Дед при этом выпивохой никогда не был, хотя и мог, придя в гости, выпить сразу стакан водки. После чего просто общался, не притрагиваясь к спиртному.
– Правда ли, что о нем ходило множество легенд и анекдотов?
– Это так. И сейчас уже сложно отличить быль от вымысла. Рассказывали, например, такой случай. Однажды Кондратия Петровича вызвали в отделение Союза художников на партсобрание, потому что какие-то его ученики выпили лишнего и где-то валялись. А он явился на заседание в забрызганном краской халате, с палитрой и кистью, и сам начал распекать партком за то, что его отвлекают от работы. «Кондратий Петрович! Но ведь молодые художники злоупотребляют! Вы должны на них повлиять!» «А я влияю, – сказал дед, – я им всегда говорю - закусывать надо!»
– Кондратий Петрович сочетал в себе обаяние личности и мощный творческий дар. Какие его работы производят наибольшее впечатление на вас, его внука?
– Их очень много. Среди прочего мне очень дорог колчаковский цикл. Удивительно, что в советские годы Кондратий Петрович создал работы, где очень правдиво и даже, пожалуй, сочувственно изображен старый Омск, разрушенные впоследствии омские соборы, сам адмирал и люди той эпохи. Когда в девяностые годы наш музей в ходе поездки по России посетил Александр Солженицын, он был поражен мастерством и мужеством художника. Это изумление отразилось даже в позе, в которой писатель замер перед картинами на фотографии.
Очень люблю я и последнюю работу деда «Село моей юности». Это большой панорамный вид малой родины Кондратия Петровича – села Пача Кемеровской области. Он писал его часто. Кстати, кемеровский губернатор Аман Тулеев – большой поклонник творчества Белова и друг нашего музея.
– Что, по-вашему, нужно еще сделать для пропаганды искусства патриарха сибирской живописи?
– Дом Белова живет интересной жизнью. Кроме выставок, экскурсий, рисовальных понедельников, чаепитий, о которых я уже говорил, мы проводим традиционные пленэры. Наши гости, художники, дарят нам свои работы, которые мы тоже продолжаем выставлять. Государство даже в нынешней непростой экономической ситуации финансирует музей, дает омичам возможность познакомиться с творчеством классика сибирской живописи и современных авторов, и это здорово.
Но, конечно, всегда хочется думать о большем. У нас есть проект подземного выставочного зала, ведь нынешние экспозиционные возможности невелики. Не хватает и площадей под хранилища. За 25 лет число единиц хранения выросло со ста до девятисот, и сегодня мы даже не можем принимать картины в дар. У меня, как у директора, уже давно нет кабинета, а хранителю приходится ютиться на лестнице. В свое время у особняка была кирпичная пристройка квадратов на сорок, но при реставрации ее снесли, и сейчас мы задумываемся о возможности ее восстановления. Есть идея издания музейного каталога и второй книги мемуаров Кондратия Петровича. Будем надеяться и, конечно, стараться, чтобы эти планы воплотились в будущем. Например, к 125-летнему юбилею мастера.
Беседовал Алексей Никишин