Никита Гриншпун, главный режиссер Омского драматического «Пятого театра»

Приверженец классического репертуара, представитель театральной династии Никита Гриншпун удивил омского зрителя, поставив откровенный мужской спектакль-разговор «Тестостерон». На фоне неспокойного времени в сфере подмостков такая вещь могла оказаться рискованной, но постановка Гриншпуна собирает полные залы и оставляет у зрителей только приятные впечатления. Как из дерзкой современной пьесы получаются серьезные и одновременно комедийные спектакли, режиссер рассказал корреспонденту «СуперОмска».

Пьеса «Тестостерон» современная, дерзкая, это откровенный разговор о мужчинах и женщинах. Почему до сих пор такие пьесы считаются рискованными для постановки?

Черт его знает почему, на самом деле. Там мат, нарушение закона. Это не классика – не Шекспир, не Чехов... Вроде бы считается, что комедия – невысокое искусство. Я не знаю, откуда эти мнения. Браться за такую вещь опасно – можно сделать не смешно, может не получиться. Если взять Чехова и просто проговорить слова, то уже получится минимум иллюзия спектакля.  А тут слова проговоришь, и ничего не будет.

В чем основной риск воплотить на сцене такую пьесу?

Взяться – много смелости не надо, бери да ставь. Но надо понимать результат: людям должно нравиться, люди должны смеяться. Получится это сделать или нет – вот настоящий риск.

Проблема рисков относительно современной драматургии – это проблема только омской сцены или российской в целом?

В Москве нет никакого риска по этому поводу. Нигде и никого ты не удивишь матом. Я, наверное, невежественный человек – я не встречал современную пьесу, которая бы мне понравилась. Встречались опусы того, что считается приличной современной драматургией, мне это не нравится. Я не понимаю ни проблематику, ни стилистику, да и темы меня не трогают.

Тем не менее произведение Анджея Сарамоновича вас зацепило?..

А это неплохая драматургия, смешная, и основа меня волнует – взаимоотношения мужчины и женщины. Прекрасная тема, про любовь… Плюс спортивный интерес: возможно ли из такой штуки сделать художественно полноценное произведение. Хотя, конечно, критерии художественности у каждого свои.

А как бы шла работа, если бы не было закона РФ о запрете нецензурной речи?

Я тоже об этом думал. Знаете, в пьесе было одно слово, которое мы пытались всячески обойти. И так обходили, и так, но никакого другого слова, кроме этого, просто не подобрать. Идет сцена по-другому и все. И не только сцена, а вся следующая картина. И невозможно к этому слову синоним найти, его нет в природе. Есть только это, а говорить его нельзя, по закону. С горем пополам справились, но в такие моменты ты понимаешь ценность, емкость и даже величие русского мата.

Если не брать во внимание конкретно эту ситуацию, постановка выглядела бы по-другому без запрещающих законов?

Не думаю. Было бы то же самое.

фото - Александр Барановский

Сама пьеса показалась мне достаточно резкой, грубой. У вас же мужчины получились тактичными персонажами.

Я бы не назвал их такими уж рафинированными. Они, может быть, без мата, но обсуждают, суки бабы или не суки. И поверьте, эти вопросы обсуждают и полковники, и микробиологи, и студенты. Они поднимают острые проблемы. Но, например, микробиолог – не матерится, он интеллигентный человек, он не ругается. По сравнению с ним папа главного героя – просто маргинал.

Несмотря на эту откровенную дискуссию «все бабы суки или нет», у вас получился спектакль, на мой взгляд, совершенно не оскорбительный для женщин.

Понимаете, это не моя заслуга, я тут совершенно ни при чем. Просто драматург написал приличную пьесу – то, что он поднимает темы не оскорбительные, моей заслуги нет.

А было опасение, что женский пол возмутится?

Я об этом не думал. Как говорят: «На всякий роток не накинешь платок». Найдутся те, и кто будет хвалить, и кто будет ругать, и думать об этом очень опасно.

В спектакле занята только мужская часть труппы. Работа, должно быть, стала очень интересной и отличной от обычного процесса?

Мужская компания. Было весело.

Какие-то вещи вместе сочинялись?

Конечно, это был общий процесс. И снова я ничего не делал, это сделали все артисты. Что делает режиссер – сидит себе, чай пьет (смеется). Актеры очень лихо включились, да почти все придумали они. Я действительно мало что сделал.

Интересно звучит, что вы ни при чем. Кропотливо работа шла над этой постановкой?

Понимаете, в чем дело? Мы так были стеснены в сроках, что привычной кропотливости, которую так любишь, не было. Но был очень подробный застольный период, была редакторская работа. Каждое слово выверялось, подгонялось под действие, пьеса ведь очень болтливая. И главной задачей было решить вопросы: что делают мужики в замкнутом пространстве, почему домой не идут, чего они там сидят? И это было кропотливо и долго. 12 страниц, на наш взгляд, оказались лишними – убрали. А когда действия уже определены – сложного ничего нет, дальше вопрос исполнения.

Спектакль условно разделен. В пьесе сцены делит просто музыка, в вашем спектакле герои танцуют. Почему вы решили заставить их танцевать?

Это шутка, переход. Мы для себя это определили так: драйв. Герой включает в первой картине рок-н-ролл Элвиса Пресли. То, что происходит с героями – это рок-н-рольное настроение, драйвовое, и это у них постоянно. Тем более в такой теме без драйва невозможно, например, с девушкой познакомиться. Это чувство, двигающее вперед. Мне кажется, рок-н-ролл для развития этого сюжета подходит лучше всего. Рок-н-ролл – это вечный двигатель, постоянное движение.

Почему в конце спектакля герои оказались на крыше?

Это единственная режиссерская фантазия. Не знаю. Хотя, если всерьез… мне показалось, что невозможно подводить итоги в закрытом пространстве. Нужны звезды. Конечно, я могу показаться идиотом, но тема, которую они обсуждают в этом эпизоде, космическая. Трудно ли быть женщиной, трудно ли быть мужчиной – тут нет ответа. Это вопрос в пустоту, и героев становится жалко.

Если бы знать, почему так придумывается. Вот ты сидишь, ждешь решения, и оно приходит в эту секунду, ни до, ни после. И эту технологию, когда пришла верная мысль, объяснить невозможно.

Почему на сцене нет реквизита, и все стало нарисованным?

А зачем реквизит? Это грязь. Она всегда меня раздражает. Когда начинаются эти рюмочки, досточки, бутылочки. Обошлись же без этого. Вот вы верили, что они пили?

Да.

Неужели для этого нужна стеклянная бутылка и рюмка? А вы верили, что они на крыше?

Тоже да.

И ведь не нужно было для этого крышу строить. Я против, мне не нравится этот реализм. Наоборот. Вот если бы была бутылка – в этой секунде не было бы театра. Проверяется просто. Если в этой секунде театр есть, значит все в порядке. Если  в этой секунде театра нет – она не нужна, надо выкинуть. Или мучиться и решать, как сделать, чтобы в этой секунде возник театр.

Почему сценография в таком комиксовом оформлении?

Это тоже вопрос пресловутого театра. Это же не главное, главное – артисты, что с ними происходит. Мы бы были идиотами, если бы вызвали пять-десять художников, чтобы они детально прорисовали маслом или еще чем-то детали, лица, людей. Но если я возьму карандаш и ручку и нарисую вам человечка... Я это делаю так: кружочек, палочку вниз, две палочки внизу и крестик посередине, вы поверите, что это человечек? Достаточно взять прорисованную маслом фигуру или скульптуру, а рядом поставить мой рисунок – и то, и другое человечек. И поэтому в спектакле все выглядит, как детские каракули, - это тоже часть игры.

фото - Александр Барановский

Персонажи спектакля – это все-таки семь разных личностей или же это крайности, которые могут сочетаться в одном мужчине?

И первое правильно, и второе правильно. В нас всех что-то сочетается, мы полярные. Для спектакля, конечно, было интересней, чтобы они были все разные. Там срез представлен – есть ботаник, есть маргинал, есть прощелыга, есть молодой авантюрист, есть немолодой авантюрист. Чем они полярнее, тем интереснее и для спектакля, и для действия. Когда сталкиваются такие разные люди – интереснее организовать конфликт.

Всю пьесу они обсуждают женские недостатки и неверности. И действие заканчивается браком одного из самых молодых оппонентов этой дискуссии.

Вы знаете, было бы странно, если бы это не закончилось браком, если бы мужики посидели, решили, что бабы – это зло, и перестали общаться с женщинами. Вот это было бы неправдой, это было бы фальшиво. Оттого что «все мужики – козлы», неужели те, кто это говорит, перестают общаться с мужчинами? Перестают любить? Нет. Да –  обсуждают, и да – женятся.

В спектакле и в пьесе есть невероятные «вкрапления» - отец находит сына, сын находит отца, журналист узнает, что его жена спала с одним из участников этого ансамбля. Разве возможны такие неожиданные открытия  среди малознакомых людей?

Вы знаете, а я верю. Я вообще убежден, что так, как жизнь придумывает, никакой театр не придумает. Да, выглядит фарсово, выглядит смешно. Но такие ситуации бывают, жизнь выстраивает, и сводит, и разводит, и открытия подбрасывает. Гротескно, но я верю, что все это запросто возможно.

Вы наблюдали за реакцией зрителей? Как она вам?

Мне очень понравилась реакция. Зрители смеются даже в тех местах, где я не предполагал. Это приятно, для этого и делается комедия, чтобы люди смеялись. Если это происходит от начала до конца и зрители выходят со счастливыми лицами, то все хорошо.  

Как думаете, почему такой искренний и живой отклик зала?

Наверное, люди узнают себя. Мужчины смеются, потому что видят себя в этих ситуациях. Женщины смеются, потому что понимают прекрасно, что все проговариваемое героями – правда. Диалог со зрителем получается. Плюс артисты хорошо играют, любят, пьют, плачут, дерутся. Ансамбль сложился очень крепкий, я им благодарен за это.

Знаете, что я заметила: в течение спектакля мужчины и женщины смеются. Но потом в зал бросается фраза, что 70% женщин изменяют своим мужьям после пяти лет брака. И уже по окончании спектакля мужчины подозрительно смотрят на своих спутниц.

Правда? Я этого не видел, честно. Но на самом деле в любого мужика эта информация попадает. Я тоже прочел и думаю: стоп, неужели действительно 70%? Я до сих пор об этом думаю. Не самая приятная информация, но если это правда, жить с этим тревожно. Будем себя успокаивать, что он пошутил, хотя думаю, это правда.

Драматург говорил в одном из интервью, что он руководствовался реальной статистикой.

Но это кошмар, вы представляете, 70% пар изменяют после пяти лет в браке? Хотя почему кошмар, это правда жизни, и давайте с этим жить… и внимательней смотреть на свои половинки.

фото - Юля Васюкович

Кстати, о половинках, не было мысли вводить женский персонаж?

Была, но мы этот персонаж нарисовали и назвали ее Клавой. Мне не очень нравится этот эпизод, и я его даже убрал перед премьерой. И в театре поднялся шум – «верните Клаву!». Причем это просили люди, которые даже не заняты в спектакле, до завлита дошло. Просто была мысль, что одну женщину надо ввести. Нарисуем? Нарисовали. Я понял, что мне не нравится. Но народ так живо проникся судьбой Клавы, ее изгнанием, и мы вернули Клаву. Вот такой один женский персонаж – «баба-мечта», в красном платье. Если вы заметили, она единственная цветная, все остальные черно-белые.

Конечно. То есть она персонаж, прорисованный по всем стереотипам, которые только можно придумать?

Да, да. Вот такое клише. Я сказал художнику: нарисуй около бара, потом – нарисуй в красном платье, потом – сделай, как Шарон Стоун. Вот есть такое понятие – сделай как в мультике, утрированно: широкие бедра, узкая талия, большая грудь, платье с разрезом, высокие каблуки, яркая помада, длинные волосы. Стереотип, этакое представление о гротескной идеальной бабе. Мужская фантазия. Таких баб не бывает, живу много лет, мечтал о такой, а нет их в природе (смеется).

У вас ведь в основном классический репертуар, и тут вы взялись за современную пьесу. В чем принципиальное отличие постановки пьес современного репертуара и классического репертуара? Какие сложности, подводные камни?

Чем занимаешься в пьесе классической (Чехов, Островский)? Ищешь образы, метафоры, раскрывающие ситуацию, которая происходит между людьми. Нужно отыскать театральный эквивалент, образ, конфликт. Здесь с таким подходом нельзя, никого эти образы не интересуют, не нужно выпендриваться и искать эти метафоры. Здесь сложность была другая – найти конфликт между персонажами, и сценография в этом очень помогла. Современный язык мыслит не образами, не метафорами, не намеками или аллюзиями. Такой язык использовать нельзя. Значит нужно найти современное выражение, плюс некоторые слова говорить нельзя, плюс замкнутое пространство. Умудриться, чтобы действие было динамичным, чтобы конфликт был ярким. Вот такую задачу решить было очень интересно.

На мой взгляд, современная драматургия прямолинейней.

Я не берусь давать оценок. Кто-то скажет, что она глубже, может, завуалированней. Но я уверен, что к ней нельзя подходить с представлением, как должен выглядеть театр, так же, как к Островскому. Нужно искать другие ключи. Язык должен отличаться. Нельзя ее так же ставить… Я считаю, что нельзя. Да господи, что такого я сказал – конечно, нельзя!

Нет в закромах на будущее, ближайшее или дальнейшее, какой-то очередной современной постановки?

Проблема в том, что нет закромов. Есть постоянный поиск, есть желания. Если бы эти закрома существовали, было бы просто – достал, следующая, достал, следующая. Но сейчас нужно найти что-то, выдумать, и от этого ужас и паника.

Почему?

Потому. Вот завлит не говорит, что нужно ставить (смеется). Молчит. Надо думать. Надо что-то делать. Не слышу я сегодня, что нужно, не понимаю.

Тем не менее есть какой-то план на следующую постановку, премьеру?

Пока никаких планов нет. Есть осознание, что премьера нужна. Есть желание. Будем думать, надеюсь, что-нибудь придумаем.

Это каждый раз внезапное решение?

Это не спонтанное, не внезапное, это наоборот – выверенное, долгое, сомневающееся. Еще с моим характером – «а вдруг не то», замучить всех вокруг, спросить, перепроверить. Люди шарахаются: «Отстань уже со своими штуками, ты уже все придумал». Ничего не придумал, ничего нет, надо искать.

Что дольше – поиск произведения для постановки или сама постановка?

Найти пьесу гораздо сложнее, чем решение и оформление постановки. Рабочий процесс идет быстрее, когда материал уже лежит на столе. А вот что положить на стол – уже вопрос.

То есть следующая премьера может быть абсолютно непредсказуемой?

Конечно, она и будет непредсказуемая. И лучше всего, чтобы она никаким образом не пересеклась с «Тестостероном».

фото - Александр Барановский